— Скорей закройте мешок! — кричу я. — Если филину удастся выбраться — он улетит!
Мальчики, толкаясь, выстраиваются широким кругом вокруг продолжающего вертеться и шевелиться мешка, но вдруг узнику удается высвободиться, и на свет появляется радостно фыркающая и виляющая хвостом Карнера: верному псу история, по-видимому, показалась очень веселой! Это он позволил мне разыграть из себя героя и симулировать схватку один на один с «огромным самцом, вылетающим только ночью».
Чтобы иллюзия была полной, я кричал по-совиному и размахивал мешком в подражание машущим крыльям птицы. На мои крики: «Возьми! Куси!»— собака подавала голос. И, наконец, чтобы усилить впечатление, я бросал в сторону выхода полные пригоршни пыли. В общем, сцена получилась правдивой и динамичной!
Эта «охота» происходила 6 февраля 1938 г. Если этот день так запечатлелся в памяти, то потому, что он отмечен еще одной памятной вехой.
Вернувшись с «охоты», когда я забавлялся, мистифицируя детвору, я нашел свой дом в большом смятении, и через двадцать минут родилась девочка, названная Раймондой.
Того же 6 февраля 1938 г. (я ничего не выдумываю, а кроме того, мои слова подтверждаются регистратурой Музея естественной истории в Париже) после сеанса ловли летучих мышей, последовавшего за охотой на филина, я окольцевал около тридцати подковоносов, и одному из них суждено было оказаться героем необыкновенного приключения.
Действительно, 6 марта следующего года эта летучая мышь была поймана в деревне Эсканекраб (Верхняя Гаронна), то есть в расстоянии 40 километров птичьим полетом к северу от грота Тибиран.
Один каменщик, по имени Бонмезон, нашел ее в трещине стены мэрии, которую он поправлял. Заметив, что животное носило прикрепленное к крылу алюминиевое колечко, он его снял и прочел «Музей, Париж Н. 149».
Бонмезон выпустил животное и написал в Париж, что поймал летучую мышь, удравшую из музея. Это позволило Службе кольцевания отыскать запись в реестре и установить, что летучая мышь была окольцована мною 6 февраля 1938 г.
А 24 января 1944 г., производя свою обычную ежегодную ловлю в Тибиране, я нашел среди пойманных мышей подковоноса Н. 149, вернувшегося из Эсканекраба.
Но самое интересное, что 5 апреля 1944 г. тот же каменщик, на этот раз работавший в церкви того же селения, опять нашел подковоноса Н. 149. Но, увы, на этот раз животное было мертво, и мосье Бонмезон (с которым я был в постоянном контакте после его первой находки) прислал мне в подтверждение колечко. Отсюда видно, что маленькое животное циркулировало между гротом Тибиран, где оно проводило зиму, и своей летней резиденцией — селением Эсканекраб. После нескольких месяцев зимней летаргической спячки в темноте пещеры оно в теплый сезон избирало своим жилищем то мэрию, то церковь! Каким образом без метода кольцевания можно было бы что-нибудь узнать о жизни летучей мыши? Нужно признать, что благодаря совпадению, граничащему почти с чудом, одному и тому же человеку и через промежуток в несколько лет случилось найти одного и того же окольцованного индивидуума.
* * *
Глава об «историях», связанных с гротом Тибиран, далеко не оканчивается только что рассказанной.
Так велико очарование пещер для того, кто знаком с ними, и так велика власть этого очарования, складывающегося из массы впечатлений и воспоминаний. И если уже мы принялись рассказывать истории, то почему бы не рассказать еще одну, сводящуюся, правда, только к детскому замечанию.
В одно из незабываемых посещений грота Тибиран я взял с собой свою маленькую четырехлетнюю дочку Мари. Мы приехали на велосипеде — девочка сидела на багажнике — и привезли с собой завтрак и все что нужно для надевания колечек на крылья летучих мышей (сачок из материи и стержень с нанизанными на нем кольцами). Нам нужно было охотиться не только в Тибиране, но также и в соседних гротах Гаргас и Тиньяхюст.
Для Мари это было первое посещение грота — ее «пещерное крещение», откладывавшееся несколько раз в силу разных обстоятельств (это было в 1944 г., во время германской оккупации). Оставив велосипед и пройдя лугами и лесом, мы близко подошли к пещере, замаскированной большими деревьями. Перед входом в пещеру рос большой дуб, недавно разбитый молнией. Я часто под ним завтракал и хорошо знал это прекрасное дерево; сейчас ствол его был расщеплен, а огромные ветвистые сучья, перепутавшись, висели до земли. Смертельно раненное дерево наглядно говорило о том, какой силы иногда достигают удары молнии. Но меня больше всего поразило, что дерево было как раз против входа в пещеру. Это было хорошим материалом для моего давно начатого исследования о частоте попадания молнии вблизи гротов и пропастей.
