- Я запамятовал древнюю историю, - признался Иван.
Солнце почти зашло, последние слабые лучи скреблись в стекла, все в комнате приобрело ровный серый оттенок.
Константин чуть прикрыл глаза набрякшими веками и заговорил, ровно и монотонно, цитируя давным-давно заученные строки. Похоже, он с ходу переводил с латыни на русский:
- Первый ряд - это гастаты, цвет юношества, достигшего призывного возраста. За ними следовало столько же манипулов из воинов постарше и покрепче, которых именуют принципами; все они, вооруженные продолговатыми щитами, отличались своими доспехами. Когда войско выстраивалось в таком порядке, первыми в бой вступали гастаты. Если они оказывались не в состоянии опрокинуть врага, то постепенно отходили назад, занимая промежутки в рядах принципов. Тогда в бой шли принципы, а гастаты следовали за ними. Триарии под своими знаменами стояли позади всех. Если и принципы не добивались в битве успеха, они, шаг за шагом, отступали к триариям. Потому и говорят, когда приходится туго: «дело дошло до триариев». Триарии, приняв принципов и гастатов в промежутки между своими рядами, поднимались, быстро смыкали строй, и нападали на врага, уже не имея за спиной никакой поддержки.
- Триарии, - повторил Терентьев, на этот раз правильно. – Крайний рубеж и никакой поддержки?
- Увы, господин Тайрент, - по неведомой причине император использовал прежний псевдоним Ивана, под которым тот издавал книги до войны. – Увы. Прежде мы убедились, что боевой дух не может побеждать без должного вооружения. А теперь, пришло время другого урока – даже сделав много оружия, и будучи готовым сделать многократно больше, нельзя побеждать, потеряв волю к жизни и победе. Да, мы триарии, последняя линия защиты. И хотя позади – вся страна, отступать уже некуда.
весна 1961 года
- Не спать, водила! – гаркнул сиплым простуженным голосом командир.
- Готов, - коротко отозвался наводчик
- Ну почему я не пожег фрикцион при разгрузке? – жизнерадостно заржал мехвод.
Командир экипажа, натянул шлем и криво ухмыльнулся. Из-за свежего шрама, стягивающего щеку, подмигивание смотрелось жутковато, и офицер казался гораздо старше своих двадцати девяти лет.
- Потому что фрикцион на гусеничной технике, а у нас колеса, дурень, - констатировал он. – Еще так пошути, как раз на трибунал и спецроту нашутишь, за пропаганду саботажа.
- А в специальной роте, говорят, весело! – не унимался мехвод, как обычно перед боем, он заглушал страх глуповатыми и громогласными шутками. – Питание по первой норме, оружие, какое хошь!
- Ага, говорят, - буркнул наводчик. – И девяносто процентов потерь в каждом бою. – Не зря их смерть-ротами называют…
- А у нас зато сильно меньше, ага!
- Кончай болтовню, - оборвал командир. – Заводи ящик.
Взревел дизель, броневик вздрогнул и дернулся на месте, борта вибрировали, в корме тихо бренчал ящик с запасными пулеметными лентами.
- Эй, там, за рацией, не дрейфь, слушай в трубку и не забывай про трещотку!
Радисту и по совместительству пулеметчику Гедеону Юсичеву было очень страшно. Причем страх, как зазубренная заноза под ногтем, засел в его душе уже не первый день, и даже не первую неделю. Гедеон начал бояться в тот день, когда он внезапно сам побежал навстречу длинным и цепким рукам армии, от которых прежде успешно уклонялся.
- Натан Моисеевич… Ну что же вы так…
В словах следователя не было ни угрозы, ни каких-то особых обещаний, только всепоглощающая усталость.
- Натан, Натан, - повторил он вновь, тяжело облокачиваясь на стол, заваленный бумагами. – Вот уж кого не ожидал…
- Богом нашим клянусь, попутало, сам не представляю… - тоскливо и жалко забормотал стоявший человек – долговязый, высокий и совершенно седой. Больше всего его пугала эта усталость и безнадежность в голосе следователя. Именно в таком состоянии совершают самые ужасные и непоправимые вещи – просто потому, что отупевший от беспросветной работы разум теряет способность реагировать на что бы то ни было, кроме сухих строчек инструкций и кодексов.
- Какой там к черту бог. И какое «попутало»? – следователь, наконец, посмотрел прямо в лицо седому. - Ты еще оптимизацию производственного процесса приплети. По документам, что вам на пуговицы продавали? Лом, обрезки. По документам - отбраковать, расправить, пуговицы по одной вырубать. А вы с завода грузовик алюминиевого листа увезли. Снизили, понимаешь ли, себестоимость пуговицы в четыре раза! Ты ж не маленький, знал, что этот лист идет на дирижабли, на аэропланы, на облегченную составную броню! Это материал стратегической важности, украденный с военного завода. Поставка экстрасрочной категории. Там на учете каждый грамм. И, чтоб украсть рубль, ты сдал врагу какой-то рубеж. Не хлопай глазами, если ты украл грузовик листа - значит, где-то не хватит для дирижаблей. Значит, кто-то за твой рубль должен умереть. А знаешь, что самое глупое? Если они дойдут сюда, тебе твои рубли даже на могилу не пойдут. Ты за эти деньги своей рукой готов семью положить?
