И вот теперь, через пять лет после всей этой истории, Рина снова влюбилась.
– Ринка, я тебя умоляю. Ты должна выйти за него замуж. Замуж – и точка. Слышишь, по-другому – не соглашайся!
– Да он ничего от меня не хочет, как ты не понимаешь, – взвизгнула сестра и залилась горючими слезами.
Капа не выдержала, сунула ребенка в коляску, выгнала Ринку сморкаться в ванную, а сама тихонько сняла трубку телефона:
– Мам, с Регинкой опять начинается… У меня, у меня… Конечно, задержу.
Через полчаса, охая на каждой ступеньке, Ольга Карловна вышла из такси и поднялась по лестнице на третий этаж «сталинского» дома, где жила Капа.
– Ой, и говорила я тебе селиться внизу, ты ж меня не слушала, вот и прешь теперь на такую высь! Где она?
Капа молча показала матери пальцем на дверь гостиной. Ольга Карловна поплакала с дочерью для порядка, минут пять, и, как ни в чем не бывало, стала сыпать вопросами. Кто такой? Начальник? Это хорошо, что начальник. Женат? Вдовец? Давно? Два года – это срок. Двое детей? Ринка, да ты очумела, на что тебе такая обуза? Ладно, ладно, хорошо, отец не слышит, земля ему пухом. Как зовут? Да ты что, Марк? Он… Нет? Что за девки у меня, что за девки… А теперь слушай внимательно, Ринка, мне с тобой хлопот хватило, теперь слушай…
На следующий день в обеденный перерыв в здание управления, кряхтя и переваливаясь с боку на бок, как уточка, вошла пожилая женщина с большой хозяйственной сумкой. Вахтер открыл рот, но она взглянула на него грозно, и он отворил перед ней дверь в приемную.
Ольга Карловна вошла в тот момент, когда Марк отдавал Регине последние распоряжения. Вошла и молча начала распаковывать сумку. Марк замер, глядя на нее.
– Это моя мама, – робко пояснила Регина.
– Ольга Карловна.
– Здравствуйте.
– Вот кормить вас пришла, дочка совсем доходягой стала…
Марк взглянул на пышные формы Регины, ничего ровным счетом не понял, но кивнул и направился в свой кабинет.
– Куда? – схватила его за рукав Ольга Карловна. – Вы ее начальник?
– Вроде, – осторожно сказал Марк.
– Так вот и садитесь тоже. Если вы ее так загоняли, то сами, значит, и вовсе того…
Женщина говорила смешно и малопонятно, Марк едва сдерживал улыбку. Ольга Карловна крепко держала его за рукав и ничего не желала слушать. Не драться же с ней.
– Успеете наработаться…
Она постелила на столе салфетку, закрыла дверь. Пока они ели, она успела рассказать историю своей семьи от пятого колена. Между делом она упомянула, что похоронила недавно горячо любимого мужа. Марк выразил ей искреннее сочувствие.
– Но жизнь продолжается, – внушала Ольга Карловна. – О детях нужно думать. Одна я теперь у них. Дети – это самое главное в жизни. Дети – это прежде всего…
Марк кивал задумчиво и возил ложкой по дну тарелки. Щеки Регины все это время то наливались ярким румянцем, то полностью теряли всякий цвет…
На следующий день, собираясь на обед, Марк посмотрел на Регину.
– Ты идешь обедать? – спросил он, памятуя просьбу Ольги Карловны присматривать за дочерью, которая «собирается себя совсем уморить».
– Не знаю.
– Пойдем, пойдем, – засмеялся он, – а то снова мама явится.
Она засмеялась, встала. Он оглядел ее фигуру гораздо более внимательно, чем вчера, но так и не понял, отчего ее мать бросилась вдруг бить тревогу. В самом соку женщина… И они отправились в кафе. Он рассказывал о перестройке стадиона, а она жадно ловила каждое его слово. Марк так воодушевился, что спросил, может ли он рассчитывать на ее помощь в несколько щекотливом деле? На помощь и на полное молчание? Регина была сама искренность. Разумеется, может. Разумеется, никому она ничего не расскажет. Да и некому ей рассказывать. Нет у нее никого: ни подруг, ни друзей.
Марк притащил Регине кучу смет и попросил сделать кое-какие расчеты. Она трудилась над ними несколько дней и подсказала ему, где и как можно сэкономить. Он посмотрел на нее внимательнее.
