Сева ворвался в комнату запыхавшийся, возбужденный. Пиджак его дымился от сырости. На сей раз он не разулся при входе, но брюки его и ботинки были достаточно чисты.
— Черт, ну и дождь пролился! — сказал он. — Прямо как летом.
— Садись, дорогой, — дожевывая, пробормотал Олег. — Заждались, честное слово.
Сева хотел усесться на свободное место во главе стола, но разъяренный Лутовкин схватил его за рукав.
— Не сюда! — рявкнул он. — Протокола не знаешь?
Он усадил Севу рядом с Альбиной, демонстративно сдвинул их стулья, поставил Севе чистый прибор. Перекинув через руку полотенце, а другую руку заведя за спину, налил ему вина. Щелкнул каблуками, согнулся в поклоне.
— Что еще прикажете? — склонив голову к плечу, прошипел он. — Язычок свеженький рекомендую-с. Только что вырвали из пасти скота.
— Да будет тебе, угомонись, — сказал Сева и отвернулся, как будто от Лутовкина плохо пахло.
— Слушаю-с. — Лутовкин, пятясь, отошел.
— Ну, какие новости принесли? — спросила Севу Альбина.
— У подъезда дерутся, — ответил Сева, старательно подбирая себе закуску. — Но без ножей.
— Славно-то как! — посмеиваясь, сказала Альбина.
— Есть предложение возобновить тост, — сказал Олег, когда Лутовкин уселся на председательское место. — Пьем за наивных людей. Ибо это они делают мир…
— Таким продувным, — заключил Лутовкин.
Он выпил, никого не дожидаясь, и мрачно потянулся за сайрой.
— Ну, нет, — возразил Сева. — Быть может, я чего-то не понимаю, но мы справляем день рождения. Предлагаю тост за девушек апреля, за их весеннее счастье.
— Как будто счастье может быть зимнее, — сварливо сказала Женя. — Счастье — это счастье.
— А что такое счастье, радость моя? — поинтересовался Олег. — Извини за лимитский вопрос.
— От лимиты слышу, — не задумываясь, ответила Женя. — Мы и про счастье могём. Счастье — это когда у тебя есть всё, что есть у других. И когда ты можешь делать всё, что позволяют себе другие.
— Интересно, — пробурчал Лутовкин, копаясь вилкой в консервной банке, — интересно, что позволяют себе в данный момент дети Рокфеллера.
— При чем тут дети Рокфеллера? — вскинулась Женя.
— А при том, — отвечал Лутовкин, — что с такой программой не видать тебе счастья, как своих ушей.
— Ответ не засчитан, — резюмировал Олег. — Передаю микрофон имениннице.
— Что за детские игры, — сказала Альбина. — Ты на своей барже массовиком, наверно, работаешь?
— Бывает, что и клоуном, — беззлобно ответил Олег. — Что делать, если пассажиры сидят, как проглоченные. Так будешь отвечать или нет?
— Пожалуйста, — сказала Альбина. — Нудить так нудить. Счастье — это когда у тебя есть то, чего нет у других. И когда ты можешь позволить себе то, чего не могут другие.
— Между прочим, — проговорил Лутовкин, — у нас по району гуляет маньяк. Отлавливает девиц и убивает их шилом. Может себе позволить.
— Глупо, — сказала Альбина и пренебрежительно дернула плечом.
— Ответ не засчитывается, — заключил Олег. — Что скажут доценты?
— У каждого человека есть то, чего нет у других, — помедлив, сказал Сева. — Только не все умеют это ценить, оттого и несчастны.
— Ну, правильно, — отозвался Лутовкин. — Люби, что имеешь, и нечего возникать. Так говорят враги перестройки.
Глядя прямо перед собой, он доставал из банки ломтики сайры и один за другим механически клал их в рот. Борода его, обыкновенно приглаженная, сейчас топорщилась во все стороны. Лутовкин страдал от внутреннего разлада: хмель побуждал его дурачиться и чудить, а ситуация — хранить угрюмое спокойствие.
— Проще надо жить, господа, — сказал Олег. — Что это вас всех зациклило: другие, другие… В этом деле никаких других нет. Счастье — это когда человек молод, здоров, богат и свободен.
— И еще при этом умен, — заметила Альбина.
— А вот это уже личный выпад, — возразил Олег. — Попрошу оградить мою честь.
— Что-то у меня голова разболелась, — сказал вдруг Лутовкин, и это было очень похоже на правду. — Пойду полежу.
