Жалко было расставаться с посёлком, Березайкой, сосновым бором, Светлым ручьём. Артём не знал, что делать. И продавать не хотелось, и жить в этой развалюхе нельзя. Потолок прогнулся, того и гляди рухнет. Половицы разошлись, из щелей тянуло сыростью. Большая русская печка растрескалась, сквозь побелку краснели кирпичи. Ночью в сенях под Артёмом одна половица проломилась, и он только чудом не сломал ногу. Если не продавать, то нужно срочно ремонтировать дом.
— Не знаю, что и делать, — вздохнул он.
— Один человек интересовался, — сказал Кошкин. — Хуторской. Он смолу в лесу гонит, а платят им дай бог… Ему не так дом нужен — да какой это дом! — а участок. Избу перевезёт с хутора. Ежели надумаете, я ему, стал быть, скажу.
Над самой головой промелькнула ласточка. Она юркнула под навес крыши, трепеща крыльями, посуетилась секунду и снова улетела. Артём посмотрел туда: ласточки лепили новое гнездо. Старое обрушилось, и на его месте виднелось круглое серое пятно.
Мимо дома не прошла, а проплыла рослая статная девушка с прямыми черными волосами до плеч. Артёму показалось, что она чуть заметно улыбнулась. Он смотрел ей вслед, ожидая, что она ещё оглянется — есть такая привычка у девушек, — но она не оглянулась.
— Приезжая? — спросил Артём.
— Учительница, — ответил Кошкин. — Второй год у нас… Зачем вам дом — то? Вы городской житель, привыкли к хорошей жизни, а что тут у нас? Вот я работаю на электростанции, двадцать первый год пошёл. Сто двадцать выгоняю, а ведь семья… Одеть — обуть надо. Дочка девятый заканчивает, на танцульки уже бегает…
Раскошеливайся, батька: давай па платье, кофточку. Негоже, чтобы была хуже других.
— Как звать — то её?
— Дочку — то? Машей.
— Да нет, учительницу…
— Татьяна… Рядом с сельпо живёт. У бабки Анисьи… Так вот я и говорю, серость тут у нас, человеку привычному к хорошей жизни — не выдержать…
— А что вы называете хорошей жизнью? — спросил Артём.
— Зайдёшь в городе — то в магазин — прилавки ломятся… И окорока, и колбаса всякая…
— Значит, по — вашему, хорошая жизнь — это набить брюхо вкусными вещами?
— И одёжи там, придёшь — глаза разбегаются, не то что у нас: десяток костюмов, и все на один рост…
— А я вам завидую, Николай Данилович, — сказал Артём. — Огород у вас прекрасный: картошка, огурцы, лук и всякая всячина. Куры вон на лужайке гуляют… Штук двадцать? Гуси, боров в закутке, две козы… Настоящее натуральное хозяйство. А лес, речка… Посмотрите, небо какое у вас? Мы, городские жители, месяцами такого неба не видим…
— Места у нас красивые, я не спорю… — несколько опешил Кошкин. — В лесу грибы и ягода разная… Летом благодать, а вот осенью…
— Осенью ночи длинные, дожди, распутица… — засмеялся Артём. — Вы закоренелый пессимист, Николай Данилович!
— Не хотите продавать — не надо, — вдруг обиделся Кошкин. — Мне — то что? Человек поинтересовался насчёт вашего дома, я и сказал… Вот только забор…
— Не буду я дом продавать, — твёрдо сказал Артём. — А забор мы с вами отремонтируем. Хоть завтра.
Кошкин сразу просветлел, заулыбался:
— С Андрей Иванычем мы жили душа в душу… Знать, и с вами поладим.