Отдельно Гефест изобразил земледельческий цикл. На одном поле яремные волы распахивали пар, на другом греки уже собирали урожай.
В виноградном саду отрок играл на лире посреди девиц с плетеными корзинами.
Золотые и оловянные волы в сопровождении девяти псов шли на водопой, но два льва напали на стадо, а пастухи и псы не могли отогнать хищников.
Пастбище с овцами серебряной шерсти Гефест расположил в тихой долине.
Хоровод из «цветущих дев, желанных многим», с некоторым вкраплением прекрасных юношей, бог мастеров изобразил по образу и подобию чудесных критских танцев.
А вокруг по ободу Гефест пустил Океан.
Хотя, может быть, это был Стикс? Кто знает…
(Комментарий Гефеста: да, помню, неплохой щит получился! Только он, по-моему, никогда не принадлежал Ахиллесу.)
19. Когда рано утром Фетида положила у ног Ахиллеса доспехи, сотворенные Гефестом, они издали такой звук, что мирмидоняне вздрогнули. На солнце отполированный богом металл сверкал больно для глаз. Все зажмурились, один Ахилл взглянул — и наполнился сильнейшим гневом на Трою.
«Да, смертный до такого не додумается!» — сказал он.
Ахилла беспокоило, чтобы возлюбленное тело Патрокла не испортилось до его возвращения. Фетида обещала помочь и с этим.
На совет, созванный Ахиллесом, пришли все. Одиссей, Диомед и Агамемнон прихромали, страдая от полученных накануне ран.
«Агамемнон! — сказал Ахиллес. — Лучше бы эту пленницу, из-за которой мы поссорились, пронзила стрелой Артемида!»
(Комментарий Артемиды: я, кстати, собиралась…)
Агамемнон встал, явно превозмогая боль в бедре, хотя ранили его давеча в руку возле локтя.
«Други, герои! — начал Агамемнон как опытный оратор. — Я объяснюсь с Ахиллесом, сыном Пелея, но вы все слушайте, чтобы не было в мифической традиции кривотолков. Меня обвиняли в ссоре. Но разве виноват я? Конечно, нет! Виноват Зевс, и Судьба, и Эринния, и Обида. Согласитесь, я всего лишь орудие и совершенно ни при чем!»
И в качестве примера Агамемнон пересказал историю Геракла. Греки любили сказания о Геракле, поэтому речь вождя имела успех.
В завершение Агамемнон вновь пообещал те дары, которые через Одиссея предлагал ранее.
«Захочешь — дашь! — обрубил беседу Ахиллес. — Сейчас в битву!»
«Нет, — вмешался Одиссей, — нельзя вести в битву воинов, пока они не позавтракали!»
«Правильно! — сказал Агамемнон. — Давайте принесем клятвы примирения, передадим дары, заколем в жертву вепря… Ну и слегка попируем до сражения!»
«Нет, нет и нет, никогда! — гнев Ахиллеса возвращался и набирал силу. — Вы приглашаете воинов есть, когда не убит еще ни один троянец! Да как можно прикасаться к пище, если Гектор славен и здоров! Надо идти в битву прямо сейчас, голодными и тощими! У меня в мыслях не еда и питье, а кровь и стоны!»
«Ахиллес! — возразил Одиссей. — Ты силен в бою, зато я знаю распорядок. Мы все пойдем на Трою, но сначала воины должны позавтракать!»
Пока воины завтракали, гневный Ахилл облачался в доспехи: поножи, латы, щит, шлем, на плечо повесил меч, а в руку взял огромное тяжелое копье. Возница его с чудным для возницы именем Автомедон принял вожжи…
И тут к Ахиллесу оборотил голову конь и проржал на греческом языке гомеровского периода: «Приближается твой последний день! Ты погибнешь от мощного бога и смертного мужа!»
Герой не удивился, как следовало бы ожидать, а разозлился пуще прежнего. «Не твое дело, конь! — заявил он. — Я сам знаю, что сгину на этом поле. Но сначала трояне захлебнутся в собственной крови!»
20. Двадцатая песнь у автора получилась. В ней сразу несколько интересных подробностей, о коих стоит поразмыслить.
Опять, как уже было в «Илиаде», вслед за советом земных вождей происходит совет олимпийских богов. И если в предшествующие два дня Зевс не разрешал бессмертным вмешиваться в сражение людей, то теперь он же, напротив, отправляет богов «поборать» за тех, кому они желают победы.
«Я останусь здесь и, воссев на вершине Олимпа, буду себя услаждать созерцанием», — говорит Зевс.
На сторону ахейцев встали Гера, Афина, Посейдон, Гермес и Гефест.
На сторону Трои встали Арес, Аполлон, Артемида, Афродита, Лета и мелкий божок местной речки Ксанф.
