* * *
Они снова выясняли, кто главнее. Не в последний раз. И ему всегда нужно выходить победителем.
Играй свою роль. Иначе тебе конец.
Он стоял между Мариушем и Ежи возле круглого кухонного стола в «Хоффманн секьюрити», надо было опустошить две тысячи семьсот пятьдесят капсул с амфетамином. Последняя партия с фабрики в Седльце. Сначала белые медицинские перчатки вылавливали коричневую резину, которая защищала желудок «верблюда» на случай, если капсула лопнет, потом, ковырнув центр капсулы ножом, следовало ссыпать порошок в большие стеклянные миски и смешать его с глюкозой. Одна часть амфетамина из Восточной Польши на две части глюкозы из магазина «Консум», что на Оденгатан. Двадцать семь килограммов чистого наркотика превратились в восемьдесят один килограмм наркотика, который можно продавать на улице.
Хоффманн поставил металлическую банку на кухонные весы и насыпал в нее ровно тысячу граммов амфетаминовой смеси. Над порошком аккуратно легла полоска фольги, а на фольгу — нечто вроде куска сахара. Хоффманн поднес спичку к пластине сухого спирта, и, когда белый квадратик загорелся, Хоффманн крепко завинтил крышку банки; когда кислород кончится, пламя тут же погаснет, а килограмм амфетамина окажется в вакуумной упаковке.
Хоффманн проделал эту операцию восемьдесят один раз подряд.
— Бензин?
Ежи открыл бутылку с очищенным бензином, полил бесцветной жидкостью крышки и стенки банок и хлопчатобумажной тряпкой размазал бензин по металлу. Еще спичка, еще огонь, синеватое пламя, которое он через десять секунд потушил тряпкой.
Все, отпечатки пальцев уничтожены.
* * *
Кровавые пятна — поменьше на обоях в прихожей, побольше на стенах в другом конце большой гостиной, еще больше на обеденном столе; самые большие растекались по полу вокруг перевернутого стула. Чем ближе к трупу, тем темнее и гуще становились пятна, а самым отчетливым было большое пятно на ковре, на котором покоилась безжизненная голова.
Гренс сидел так близко, что расслышал бы, шепни вдруг мертвец что-нибудь. Но безымянный мертвец молчал.
— Эверт, входное отверстие. Вот.
Нильс Кранц снимал на видео, фотографировал, ползал вокруг трупа на четвереньках; он был одним из немногих профессионалов, которым Гренс доверял. Снова и снова Кранц доказывал: он не из тех, кто хватается за простой ответ, чтобы на час раньше уйти домой и усесться перед телевизором.
— Дуло пистолета прижали к голове. Поэтому давление газов между дулом и виском оказалось колоссальным. Сам видишь. Полголовы разнесло.
Кожа лица уже стала сероватой; глаза пустые, рот — прямая черта — уже никогда не заговорит.
— Не понял. Одно входное отверстие. И два выходных?
Кранц поднес руку к огромной, размером с теннисный мяч, дыре в правом виске.
— За тридцать лет я видел подобное всего пару раз. Но такое бывает. Вскрытие подтвердит, что был всего один выстрел. Я уверен.
Он потянул Гренса за рукав белого халата, в голосе звучало чуть ли не воодушевление:
— Один-единственный выстрел в висок. Пуля в мягкой оболочке, половина — свинец, половина — титан, разделилась, когда попала в черепную кость.
Кранц встал и указал вверх. Квартира была старая, потолки — три метра двадцать сантиметров. С места, где стоял криминалист, была видна пара тонких трещин на гладком чистом потолке — глубокая рана в побелке.
— Оттуда мы достали одну половину пули.
На полу лежали бетонные крошки — они просыпались, когда осторожные пальцы доставали твердый металл.
Чуть поодаль в мягком дереве — еще одна рана, побольше.
— А это — вторая половина. Значит, дверь в кухню была закрыта.
— Нильс, мне трудно сказать.
Гренс все еще сидел возле головы, в которой было слишком много отверстий.
— Позвонивший сказал, что это казнь, карательная акция. Но я вот смотрю… с тем же успехом речь может идти о самоубийстве.
— Кто-то постарался, чтобы все выглядело как самоубийство.
— Что ты хочешь сказать?
Ботинок Кранца оказался возле руки, сжимавшей пистолет.
— Все как будто подстроили. Думаю, его застрелили и потом вложили пистолет ему в руку.
Криминалист скрылся в прихожей и почти сразу вернулся, неся черную сумку.
