Со вчерашнего барбекью воздух Ситки был пропитан тонким ароматом эротики, но чувствовал ли это еще кто? Это мне и предстояло выяснить в походе к Медвежьему озеру, но мои скорее смутные, чем блудливые планы были неожиданно нарушены: воспользовавшись отсутствием покупателей, Майкл перепоручил лавку своему работнику и увязался с нами. Прогулка вдвоем была превращена в экскурсию. И может мне показалось, но Хеллен тоже предпочла бы остаться со мной вдвоем, хотя и дружила с Майклом. Кто ничего не почувствовал, так это Майкл.
Я один был безоружный - Хеллен и Майкл взяли с собой по ружью на случай встречи с хозяином здешних лесов. "Стрелять лучше в землю, чем в воздух звук громче", сказал Майкл. Попутно сообщил также, что бить по оленю надо, когда он тебя не видит - иначе тот напрягает мускулы, и мясо становится жестким.
Повезло или не повезло, но ни один зверь нам на пути не попался. Единственный привет от Торопыгина мы нашли на тропе в виде большой кучи смолистого говна, от него еще шел пар. Меня всегда поражает, сколько лесного зверья нас видит, оставаясь невидимым, как только что просравшийся медведь.
- Была бы у тебя менструация, мигом бы притопал, - сказал Майкл Хеллен, а смутил меня.
Оказывается, медведь, с его великолепным обонянием, чует менструальную женщину за много миль и возбуждается, а потому не рекомендуется отправляться в лес в период течки. То есть когда месячные.
Всю дорогу Майкл говорил непрерывно. Настоящий рог изобилия - от индейских мифов до местных сплетен. Было бы неблагодарностью с моей стороны пенять ему за эту информационную атаку, гид и рассказчик он отменный, но я бы предпочел услышать все это в иной обстановке. Скажем, за вечерним столом. Помимо того, что это меня отвлекло от Хеллен, я не успевал оглядеться, а было на что и помимо подглядывающего за нами невидимого медведя. Огромный, в пять обхватов, hemlock (по-русски, тсуга) и свисающие с него лохмы мха, исполинский лопух, который зовется "копытом дьявола", серебристые ленты горных водопадов, косяки плывущей против течения себе на погибель семги, наконец сами тропы, проложенные тлинкитами и заботливо укрепленные лесниками и экологами. К последним принадлежала по профессии Хеллен, почему и оказалась в такой дали от родины. Иногда ей удавалось вставить словечко-другое про здешний лес. Я тоже разок пробился сквозь Майкла и, сославшись на Важу Пшавелу, назвал лежащие на вершинах тучи "мыслями гор"
- В таком случае аляскинские горы - сплошь философы, - мгновенно отреагировал Майкл. - Думают непрерывно, тучи с них не слазят.
Тропа иногда круто забирала в гору, и мои спутники вынуждены были приноравливаться к моему замедленному на подъемах шагу - не хватало дыхания. В конце концов, счел за благо под разными предлогами поотстать и окруженный первозданной, как в мифе, природой предался возвышенным и горестным размышлениям.
Не пора ли признать, что не только молодость, но жизнь прошла, потому что какая же это жизнь - старость, которая катит в глаза, хоть и нет иного способа жить долго, но зачем, спрашивается, жить долго? И почему ей надо к мысли обо мне, как любовном партнере, привыкнуть, когда нам ладно во всех других отношениях? Почему не в этом? Почему не попробовать? Разве это справедливо, что меня волнует ее юная плоть, а ей даже не представить этот тип отношений со мной? Почему я у нее только для души, а для тела ей нужен ебур-викинг, к которому она, изголодавшись, отправляется завтра в Джуно и зовет меня с собой? В качестве кого? Соглядатая их любовных игр? "В Джуно есть что поглядеть." Еще бы! Все, что мне остается - это подглядывать. Свое я оттрубил. Черт, мы разминулись с ней во времени.
Вернувшись с этой четырехчасовой прогулки, Майкл отправился в галерею, а мы с Хеллен заглянули в тотемный парк, где она, с ссылкой на Фрейда, Юнга и Леви-Строса, объясняла мне магическую символику звериных образов на этих кедровых истуканах. В иное время внимал бы ей с бульшим интересом, особенно когда дело касалось либидоносного шельмы Ворона, а тот глядел на меня чуть ли не с каждого фаллического столба, но я так ухайдакался по дороге к Медвежьему озеру и обратно, что слушал вполслуха, и, придя домой, вырубился на целый час. К вечеру, отдохнув, пошел к Хеллен (хохотунья-ирландка Айрис как специально была на ночном дежурстве в больнице), где и наблюдал несостоявшееся орлиное покушение на ее инфантильного кота, а потом утешал его плачущую хозяйку и с трудом сдерживал желание. А почему, черт побери, я должен сдерживаться?
