— Значит, так, — спросил он, — вам все понятно, да?
И снова переложил этим вопросом всю тяжесть на ее плечи, на худенькие и вздрагивающие плечики.
Но на этот раз она сказала все без обиняков:
— Вы что, в самом деле изверг, что ли? Так и есть — изверг! — сказала она.
Он понял:
— Страшно! Страшно, поверите ли?!
— А другим — не страшно?! Нашли, тоже мне, бесстрашную героиню!
Тогда он взял ее голову в свои руки, склонил к своему плечу — он был высокий, как раз на голову выше, чем она, — и все сказал. На ухо. Шепотом.
— Ну, вот — слава богу! — ответила она, все выслушав. — Наконец-то! Наконец-то можно пойти и уснуть. Спокойной ночи!
— Вы с ума сошли?! Как это можно?
— Просто! Повернуться — вот так! — Она взяла его за плечи и повернула. — Открыть дверь своего купе — вот так! И вот так туда войти! Спокойной ночи!
— Нам не о чем больше говорить?
— Ведь сказано все! Все слова! Слов не осталось, и надо подумать молча. Молча и наедине!
Но прежде чем уйти, она все-таки оглянулась:
— Это правда, что существует Южная Америка?
— Клянусь — существует! Мы остановимся во Владивостоке, оформим все документы, и через месяц, еще раньше, вы убедитесь в этом сами!
Взбираясь на свою полку, Ирочка уронила бутылку, — бутылка упала со столика, разбилась, а все три остальных пассажира, все три чужих, неизвестных и неизвестно зачем и куда едущих и почему-то спящих в ее купе, — эти три пассажира разом проснулись и разом заворчали. Все они были тем странным, неизвестно по какому праву существующим человечеством, которое и в этот час совсем ничего не знало о том, что случилось с нею — с неумелой Ирочкой. И ничего не зная об этом, это человечество ничем не хотело ей помочь — ни одной мыслью, ни одним соображением, ни одним ни да, ни нет.
Ведь ехала-то Ирочка на Курильские острова, и ехала она туда не просто так, а к будущему мужу, и будущим ее мужем был добрый человек — старший техник-лейтенант Мансуров.
Все было как у людей, как у нормальных, добрых и даже счастливых людей, — они познакомились в госпитале. Лейтенант Мансуров лежал там после ранения, а она, ученица десятого класса, приходила шефствовать над ранеными.
Потом она окончила школу, а он выписался из госпиталя.
Она стала работать чертежницей в заводском КБ, он — техником на том же заводе.
Она поступила в институт, он был признан ограниченно годным к военной службе; она перешла на третий курс, он получил назначение на Дальний Восток.
Он поехал на Курилы, и писал ей, и без конца звал ее, звал так, что она взяла в институте отпуск и поехала к нему на этот зов. И вот встретила такого пассажира, который ехал еще дальше, за океан, в Южную Америку. Вообще-то она никогда ведь по-настоящему не верила, будто такая часть света тоже существует на свете. Северная — да, в этом она была уверена, относительно Южной закрадывались сомнения. Понятие — другое дело, об этом и спорить нечего, и сомневаться не в чем; все, что было положено знать и понимать по школьной программе о Южной Америке, она всегда знала и понимала, имела по географии пять. Но то, что Южная Америка была действительно Южной, действительно Америкой, что туда кто-то может поехать, пожить там, а потом еще и вернуться обратно, не верилось, нет!
Она ведь была в этом путешествии готова ко всему, к любой неожиданности, — к тому, что поезд сойдет с рельсов и ринется в Байкал; к тому, что она сойдет с этого поезда на каком-нибудь полустанке и надолго останется там жить; что какая-нибудь женщина попросит взять у нее своего ребенка, и она возьмет, приедет с ним к старшему лейтенанту на Курилы и спросит: «Любишь — не любишь?»; что она поедет к нему одна, они посидят час-другой в его избушке на берегу моря, а потом она скажет: «Вот и повидались… Теперь мне пора возвращаться домой — спокойной ночи…» Все могло быть.
А могло ли быть то, что было?
Три пассажира не сразу, но уснули снова, двое — похрапывая легко и невинно, третий — по-разбойничьи сотрясая воздух и стенки купе свистом и грохотом.
Ирочка уткнулась в подушку и начала плакать на всю ночь, до утра.
До самого утра, потому что к ней подступила страшная обида на себя. Она ведь все время, всю дорогу, ждала какого-нибудь загадочного и невероятного случая своей судьбы, а когда этот случай пришел — оказалась бессильной перед ним.
