Пока он говорил, у нее на глазах выступили слезы. Она подняла руку и нежно коснулась пальцем его губ. Потом очертила лицо, провела по бровям, погладила щеки, обхватила ладонями шею и стала гладить волосы.
— Но ты и так мой муж, — тихо сказала она.
Из-за остатков расплывшейся туши под глазами у нее, казалось, лежали темные тени. Но она выглядела счастливой. Наклонилась вперед и поцеловала его. Сперва нежно, потом не скрывая уже нарастающего желания. Он чувствовал ее дыхание, ее язык проскользнул через его полураскрытые губы. Он ответил на поцелуй, притянул ее к себе и крепко обнял. Его руки искали ее тело, и она отдалась им. Потом он вдруг остановился, отпустил ее и спросил:
— Джульетта… что мы делаем?
Она снова поцеловала его.
— Не знаю, — сказала она, положив голову ему на грудь. Потом спросила: — Куда ты теперь? Чем займешься?
— Я живу в Мадриде. И хочу учиться. По-настоящему.
— А как же танец? Он покачал головой.
— Это в прошлом. То был не я.
Она выпрямилась и посмотрела ему в глаза. Он изменился. И все же это был он. Ей хотелось с ним спорить, но он опередил ее.
— Я видел тебя сегодня на сцене, Джульетта. Это поразительно. Твое искусство. И это действительно ты. Ты совершенна и гармонична. А я был просто слепой сумасшедший, смотревший в пропасть. Я должен был исчезнуть из мира, и поэтому мир для меня не существовал. Мои танго оставались для меня моментами истины. Трехминутными столкновениями с реальностью. Но я тоже хочу стать целым. Хочу жить. И никаких танго.
Она взяла его за руку и потянула вверх.
— Только одно, последнее… со мной?..
Он растерянно смотрел на нее.
— Пожалуйста, Дамиан, только один раз…
Она встала, не сводя с него глаз, подошла к проигрывателю и бегло проглядела диски. Несколько секунд спустя Дамиан уже стоял у нее за спиной, обнимая за плечи. Наконец она все-таки нашла то, что искала. Вставила диск, выбрала песню, нажала на кнопку «пуск». Потом повернулась к нему.
— Я поеду с тобой в Мадрид, — сказала она.
Дамиан ничего не ответил. Просто смотрел на нее. Зазвучали первые такты. Арпеджио скрипок, открывавшее Tanguera.
— Три минуты? — прошептала она.
Он нежно обнял ее, подождал, пока она обретет устойчивость, сделал широкий шаг в сторону, как бы открывая ее публике, и неподвижно замер до вступления кларнета. Их щеки соприкоснулись, она закрыла глаза, будто внимая словам, которые он шептал ей в ухо: «Три минуты, amor mio… на всю жизнь».
