– Это заговорщик, Иван! Если бы я пошел за разрешением к тебе, он бы сбежал!
– Уймись! – прикрикнул пристав и вновь грохнул кулаком.
Заплакала Машенька Сеньчукова, уткнув лицо в юбку матери, старший сын капитана в испуге прикрыл глаза, а сын судейского потер занывшее ухо. Уж он-то знал, что дядя Ваня тоже горазд ухи драть. И только отец Серафим сразу понял, что его пьяный собрат по Доброхотной лиге всерьез перепуган, и за его утверждением об арестованном заговорщике может крыться что-то серьезное.
– Да где же схваченный-то? – спросил он у капитана.
– Там внизу два городовых ему руки заломали.
– Иван Александрович, надо бы сходить, – обратился к приставу батюшка. – Если человек невинный, извиниться надо и отпустить с благословением, что же невинному человеку в светлый праздник в кутузке сидеть. А коли преступник, его надо в арестантскую запереть – у городовых сегодня тож праздник.
Тяжело вздохнув, пристав выбрался из-за стола, взял брата за плечо и они пошли вниз. Следом и все остальные потянулись, оставив в столовой только детей с Ольгой Иосифовной и капитаншей, да судейский отказался участвовать в балагане.
Заговорщик был совершенно замерзшим и нестрашным, в скромном пальто с телячьим воротником, в потертой, но приличной барашковой шапке и в сапогах без калош.
– Мы, ваше высокоблагородие, несли с Пятаковым к вам наверх самовар, когда ваш брат с шаром цветным набежали и велели этого господина споймать, – сказал один из державших задержанного городовых. – А что с ним дальше делать, – не сказали.
– И в чем же перед тобой провинился этот человек, Александр? – спросил пристав.
– Я его убью!
– Зачем ты велел его арестовать?
– Он мерзавец!
– С чего ты взял?
– Пусти, а то вырвусь!
– Если не ответишь, тебя самого велю в кутузку посадить!
– Он следил за мной!
– А может, ты ему должен?
– Целый день! Куда я – туда он, куда я – туда он. Да я из-за него чуть глобус не потерял! Ты посмотри на его наглую рожу! Сейчас заеду! Пусти!
– Кто вы такой? – спросил пристав у задержанного, поняв, что иначе брата не утихомирить. – И что вы делаете в Полюстрово?
– Же не компран па, – грустно ответил Артемий Иванович и разразился длиннющей тирадой по-французски.
– Чего такое?! – взорвался капитан, вырвался из рук пристава, и перед носом Артемия Ивановича замаячил кулак, обтянутый лайковой кожей перчатки.
– Нон, нон! – Артемий Иванович пальчиком отвел кулак в сторону и пояснил: – Альянс!
– Что за черт! – сказал пристав. – Кого ты приволок за собой, Александр?
– Ничего не понимаю, – пробормотал капитан. – Чего он говорит? По-французски, а ни слова не понять…
– Макаров на месте? – спросил пристав у одного из стоявших рядом с Артемием Ивановичем городовых. – Приведите его живо сюда!
Посланный городовой тотчас вернулся из канцелярии с долговязым прыщавым юношей, исполнявшим при участке обязанности письмоводителя.
– Драздвуйте, – сказал Макаров, шаркнув сапогом.
– Ты в гимназиях обучался, по-французски можешь говорить?
– У меня по ядзыкам двойка была-с, – прогундосил недоросль.
– Вот черт! Батюшка, ради Христа, может, вы по-французски разумеете?
– Нет, Иван Александрович, я не могу… – сказал отец Серафим. – В академии я французский плохо учил, вот если бы с древнееврейского или греческого толковать. Когда ваш брат поймает какого древнего грека или, Боже упаси, еврея, тут я со всем удовольствием… У нас на курсе был один грек, Папа-Никола, он был…
– Они говорят, что граф Монтебелло, – смущенно сказала приставу Вера.
– Господи, какой конфуз! – сказала генерал-майорша. – Верочка, ты ничего не путаешь?
– Я, маменька, давно не имела практики во французском языке, – еще больше смутилась Вера.
– Граф Монтебелло – французский посол, – с убитым видом сказал пристав. – Фамилию Монтебелло он действительно произнес, значит, он жаловаться хочет.
– Сейчас я ему рожу разобью, а потом пусть жалуется, кому хочет! – выкрикнул капитан. – Они же заговор на Государя!
– Александр, успокойся, – пристав был настроен очень агрессивно, у него просто руки чесались выкинуть брата на улицу, захлопнуть дверь и забыть о нем. – Мы и так уже попали из-за тебя в неприятную историю.
