Потом уже Владик не отходил от Со ни на шаг, только в столовой сидел за другим столом, но глазами водил все время направо. У него был по-прежнему загнанный, какой-то взъерошенный вид, он невнимательно ел и все выворачивал глаз в сторону, как молодой бык, при неподвижной шее.
Ира, спокойная и простая, осталась вообще одна, одна ходила всюду, нимало не смущаясь, поскольку у нее появился друг физрук, студент. Днем он был занят, видимо. Отряд ею уже не интересовался. Но и Со осталась без своей компании, Владик увел ее от ребят, там теперь Са была центром и веселилась все так же, там возникли и другие девочки, образовались пары, народ пил, курил, бегал ночью на пруд купаться голышом. И Со тоже каждую полночь испарялась из спальни и приходила на раннем рассвете. Она тоже выглядела не ахти, с обветренным ртом, запавшими глазами.
Уезжали из лагеря на автобусах, Со и Владик на заднем сиденье, оба серьезные, исхудавшие, взрослые, держатся за руки. Владик то и дело целует Со в щеку, залезает губами в ее рот. Маленькая Со совсем затуркана. Впрочем, Владик тоже как бы пребывает без памяти. Автобусы едут уже по городу, быстро тает это последнее время, вот-вот разлука! Девочки знают, что Со с родителями едет за границу, а Владик должен отправляться куда-то на дачу чуть ли не в деревню, где его ждет бабушка на садовом участке, он каждое лето там, ремонтирует дом, у него мама учительница, а отца нет. Со встревожена, а Владик больше ни о чем не думает, его открытый рот ищет, куда приткнуться на гладкой, мокрой щеке Со. Прощание, Монтекки и Капулетти ждут своих детей, хватают Со, целуют, запихивают их с Са в свой транспорт, Владик с рюкзаком склоняется к окну машины, где сидит Со, и говорит что-то, Со безудержно плачет и кивает. Но тут ее увозят. Владик быстро идет к метро, едет домой и сразу же кидается к телефону, и вот тут начинается то, что зовется реальной жизнью, условиями существования, первой бедой человека. Где-то там плачет Со и, как договорились, отказывается ехать с родителями. Скоро август, ничего, надо укрепиться и ждать сентября...
ВОЛЬФГАНГОВНА И СЕРГЕЙ ИВАНОВИЧ
Собственно говоря, надежд на брак у Татьяны Вольфганговны не имелось никаких. Шел уже тысяча девятьсот шестьдесят пятый год. Ей должно было исполниться тридцать лет!
Начать с внешности (Татьяна была похожа на Гете, в честь которого, кстати, ее бабушка неосторожно назвала своего единственного сына). Татьяна Вольфганговна получилась - в результате скрещения французской линии с русской старообрядческой династией купцов - девушка сухопарая, верующая, носатая, с небольшими честными глазками, работала она на фабрике игрушек в сугубо женском коллективе и из имущества имела только койку в бабушкиной комнате, часть шкафа, книжные полки числом три штуки и небольшой письменный стол, утыканный шляпками гвоздей (поработал в семилетнем возрасте братик, это была семейная легенда, как его оставили одного с только что купленной мебелью. Мама очень плакала об испорченном столе). В другой комнате жили родители и маленький, но тоже уже носатый племянник, то есть полный боекомплект. У старшего брата с женой имелся диванчик на кухне, на этом перечень можно прикрыть.
Все у данной семейки было в прошлом, свои пароходы на Волге, ткацкие фабрики, министры-кузены, усадьбы и собственные издательства. Сохранилась, однако, родня в Париже, которую тщательно скрывали и писем от которой боялись как огня. Дед-то остался в вечной мерзлоте в ста пятидесяти километрах от Ванинского порта, перевал "Подумай", русский штат Колыма.
Семейство упорно отрицало свои корни, на фотографиях были грубо стерты, в частности, портреты Николая Второго, невинно висевшие за спинами, допустим, выпускников гимназии.
Была одна легенда, согласно которой прадедушка Митя под новый, 1919-й, год возвращался в лютый мороз домой. Ему встретился пьяный солдат. Солдат велел прадедушке снять шубу и шапку, потом попросил подержать винтовку и, качаясь, напялил прадедову доху, а шинель, так и быть, оставил ограбленному. Когда прадедушка Митя явился домой к новогодней елке в обличии красноармейца, кухарка чуть не выперла его с порога. Набежала семья, с Мити быстро сволокли шинель и шишак, подозревая нехороших насекомых. Шинель хотели выкинуть. Однако больно тяжеленька она показалась старушке кухарке. И из карманов выгребли две кучи разномастных драгоценностей ("бижу", как их определила старая барыня). Потом кухарка, легендарная Катерина, ходила меняла их на жиры и мешочки муки, не доверяя субтильным хозяйкам.
