Простейший ряд: фондируемые материалы — дефицит; Перфильев ведал ими; есть много людей, которые ради получения дефицита готовы на любые услуги. Перфильев пользовался своим служебным положением.
В этот ряд вполне естественно мог вписаться и Владислав Коротков. Иначе к чему бы ему брать записную книжку?
А с другой стороны, что могло соединить какого-то залетного оформителя колхозных стендов двадцати девяти лет от роду и сотрудника комиссии, которому пятьдесят один?
Это настолько же не в порядке вещей, насколько необычно выглядит на зеленой траве белая крахмальная скатерть. Не всем по карману уставлять ее дорогими винами и закусками, однако там, на берегу реки Маленькой, веселая компания стелила же скатерть на траву…
Синельников выписал на отдельный лист в два столбика заглавные буквы из книжки Перфильева — у него это получилось не так красиво, зато компактно, можно было охватить единым взором все вместе. Он бегал глазами по столбикам сверху вниз и снизу вверх, как по лесенкам, и вылавливал одинаковые ступеньки.
Сами собой выделились два повтора — Си «ЗБ». Буква С повторялась восемь раз, «ЗБ» — три. Мария Лунькова говорила, что лаборатория Короткова находится при клубе колхоза «Золотая балка». И кавычки к месту. А буква С не означает ли — Слава Коротков?
Чтобы проверить эту элементарную догадку, Синельников поискал ВР и ВМ — Вильгельма Румерова, главного инженера автобазы, и Владимира Максимова, директора кинотеатра, — и нашел их.
Против «ЗБ» во всех трех строчках стояли одинаковые цифры — 500. Против С разные — от 300 до 900.
ВР и BM присутствовали по одному разу, и против них значились цифры 400.
Если все верно, то впору было возглашать славу педантичности покойного Перфильева. Но это надо проверить, и Синельников решил действовать немедля. Позвонив Румерову, он попросил его срочно приехать.
Тот явился скоро, вошел в кабинет с искательной улыбкой.
— Вильгельм Михайлович, вспомните, пожалуйста, когда вы передали Перфильеву четыреста рублей, — без предисловий начал Синельников.
Румеров перестал улыбаться. Состояние, в которое он мгновенно впал, Синельникову доводилось наблюдать при дознаниях много раз.
Долго собирался с духом Румеров, а когда пришел в себя, то сказал своим тонким, не по комплекции, голосом:
— Если не ошибаюсь, в сентябре прошлого года. Но не четыреста, а шестьсот.
— Какого числа?
— Простите, вот этого не могу точно сказать.
— А за что? Только прошу, не говорите, что отдавали долг.
Румеров, опять помолчав, признался:
— За машину.
— Максимов заплатил столько же?
— Да.
— Тогда же?
— Немного раньше.
— А отдавали Перфильеву из рук в руки?
— Нет, что вы! Мы давали Славе.
— Сейчас составим маленький протокол, и вы свободны, — сказал Синельников. — Но одно условие: никому ни слова.
— Ну что вы! Как можно?! Я все понимаю.
Подписав протокол, вконец расстроенный Румеров ушел, а Синельников отправился к начальнику отдела.
Андрей Сергеевич выслушал его и сказал:
— Знаешь что, инспектор Алексей, нам эту кашу и в семь ложек не расхлебать. Выходы будут…
Он по внутреннему телефону позвонил начальнику отдела по борьбе с хищениями социалистической собственности. Тот сказал: «Прошу», и они поднялись к нему на третий этаж.
Уяснив суть дела, начальник ОБХСС вызвал своего сотрудника Ковалева, которого Синельников часто встречал в управлении, но знакомства они не водили.
Договорились так. Ковалев с помощью опытного ревизора займется проверкой отчетности, связанной с деятельностью бывшего сотрудника комиссии Перфильева, и вообще всем, что имеет отношение к распределению фондов, а Синельников будет разрабатывать свою версию и вести дознание по линии Перфильев — Коротков — Румеров — Максимов.
Синельников с Ковалевым вместе спустились в буфет, поели и вышли во двор покурить. Синельников рассказал Ковалеву кое-что поподробнее, и они расстались, условившись каждый день поутру обмениваться добытыми сведениями.
— Жалко, завтра пятница, — сказал на прощанье Ковалев.
— Да, придется пару деньков позагорать…
Был третий час. Синельников прикинул: теперь уже можно, пожалуй, и к патологоанатому. И пошел в морг.
