Я не упрекаю тебя. Ты даже в некотором роде сильная личность. Не каждый сумеет быть таким…
Пойми меня правильно. Я не мещанка, я самая обыкновенная. Не сильная и не слабая. Но очень люблю постоянство. Во всем и всегда. И, если угодно, традиционность.
У нас разные дороги, разные судьбы. И теперь я не говорю тебе: „Думай! Решай!“ Ты решил, и, может быть, именно так лучше. Ты говорил о нашей скорой встрече… Я не уверена, что она так уж и необходима. Ни на мне, ни на тебе свет клином не сошелся — на свете столько хороших людей!
Будь счастлив и здоров. Людмила».
«Спокойно, Андрей! Прочти еще раз последние строки и — спокойно. „Свет клином не сошелся“? Да, это, к сожалению, так…
„Разные дороги, разные судьбы“… Слова-то какие категорические подобрала… Неужели она серьезно считала, что я мог все перерешить, написать в училище, подать рапорт Воронину? Простите, товарищи, ошибся, переоценил свои возможности.
Ошибся? Нет, не ошибся! Военный, п только военный. Жить по особому, строгому укладу жизни. Учиться летать. Окончить училище, найти полк, где когда-то служил отец. Прибыть и доложить: „Летчик, лейтенант Андрей Русов прибыл, готов к выполнению любого задания“. А про себя доложить: „Прибыл вместо погибшего отца!“
Эх, Люда, Люда!.. Ну как ты не поняла всего этого? Ты хотела, чтобы я всю жизнь был возле тебя, был штатским. Ты говорила как-то: „Живут же миллионы мужчин пне армии. Живут же! И еще как! Размеренно, спокойно. У них мирная, интересная профессия. Утром, всегда в одно и то же время, они встают, делают зарядку, пьют кофе, неторопливо беседуют с женой, едут на работу. Он — на свою, она — па свою. А то и на одну и ту же. Имеете. Вечером же… Вечер принадлежит им! Полностью. Хотят — пойдут в театр, хотят — пригласят к себе друзей и засидятся за полночь. Свободные люди, счастливая жизнь!“
Да, Люда, это так. И хорошо, что это так. Интересная работа, интересная жизнь. Общая дорога, общая судьба. Разве я не согласен с тобою? Согласен. Но меня-то влечет другое, у меня другая цель в жизни. Разве я не говорил тебе об этом? Говорил.
Да, у военных все по-иному. Но вовсе не значит это „по-иному“, что они отверженные, отрешенные от счастья.
У военных время имеет особое измерение. Оно спрессовано, сжато. Каждый час имеет свою большую цену. Отец и его друзья были летчиками. Они умели ценить время!.. На рассвете их ждали самолеты, ждало оранжевое, как апельсин, утреннее, солнце и бескрайнее небо…
Полет! Ни с чем не сравнимое чувство парения! Осознанное, управляемое парение. На сверхзвуковой машине ты мчишься в просторах родного неба. Ты — его хозяин, ты — его защитник. Под крыльями твоего истребителя подвешены карающие молнии ракет. Ты — военный летчик! Ты умеешь управлять крылатой машиной и боевым оружием. Какая гордая, суровая и мужская профессия! Как объяснить это, объяснить тому, чье сердце далеко от авиации? Как объяснить?..
Нет, Люда, наверное, не все так просто и неуязвимо…
„Разные пути, разные судьбы…“ Как красиво и „удобно“ сказано!
Но ведь идут же и рядом с военными их любимые! Идут, как говорится, в огонь и в воду! В чем же дело? В любви! Любят, верят, понимают — потому и вместе.
Значит, нет у тебя любви. Значит, нет, Люда… А мне думалось, мечталось…»
…Волны лизали песок, и на них качались клочки бумаги. Нет, письмо не получалось.
Подумать, сказать зачастую легче, чем написать, особенно той, которую так бы хотел назвать любимой…
