— Красота-то какая. Совсем как у Айвазовского. Поэзия красок.
— Что?
— Я слышал, будто бы вы стихи пишете?
Бакланов полез в карман за портсигаром, ответил, продувая короткий янтарный мундштук:
— Допустим. И кто же об этом сказал?
— Да сказали. А что, разве тайна?
— Просто пишу для себя.
— Дело хорошее. Я вот тоже люблю стихи. Особенно о природе, о селе.
— В смысле, Есенина?
— Почему Есенина? Разве поэзия о природе только у Есенина? А Тютчев, Кольцов, Никитин? Помните, еще в школе учили?
Потянул ветерок, воду морщит-рябит.
Пронеслись утки с шумом и скрылися,
Далеко-далеко колокольчик звенит,
Рыбаки в шалаше пробудилися…
Хорошо! Да, поэзия — тонкое и очень нужное дело. Вот бы и вам взять да устроить у нас вечер поэзии. Прочитать свои стихи…
Бакланов искоса взглянул на сержанта. В зеленых глазах Бакланова удивление: «Скажите, пожалуйста, о стихах заговорил!.. Ну что ж, потолкуем о стихах!»
— Между прочим, вы правильно заметили, что поэзия — тонкое дело. А вот в старину… — начал Филипп свои рассуждения таким тоном, словно сам он жил в те далекие времена, — настоящих поэтов было больше. Державин, Пушкин, Лермонтов… Дворяне, обеспеченные люди. Писали в свое удовольствие, с душою. А сейчас? Давай, давай! Двадцатый век. Темп, темп… А где душа? Где качество? Мне из современников мало кто нравится.
Русов не перебивал. Поэзию он тоже любил, но вот насчет современных темпов… Это не совсем так. Есть, конечно, и такие, «кто стихами льет из лейки», но ведь серьезные, талантливые люди пишут о нашем времени обстоятельно и точно.
Русов не спешил сказать об этом Бакланову — пусть тот выскажется до конца, коль уж удалось расшевелить его душу. Бакланов не заставил себя ждать.
— Вот вы говорите, выступить перед обществом. А может, люди от моих стихов спать захотят?
— От хороших стихов не уснут. А заодно и скажут свое мнение. Для кого же вы пишете, если не для нас?
Напряженное до этого лицо Бакланова несколько просветлело.
— Думаете, будет интересно?
— Думаю, что интересно.
— Славикову, Рогачеву — согласен. А Резо все это «до лампочки», и Кириленко разбирается в стихах, как Наф-Наф в апельсинах.
— Зачем же вы так, Филипп? О товарищах-то? Не думаю, чтобы они не разбирались в поэзии. Среднюю школу, как и вы, окончили.
Русов сказал так, хотя знал, что у Бакланова десятилетки нет. Сколько точно, не знал, но, во всяком случае, ожидал, что Бакланов поправит его, скажет что-то вроде: «Между прочим, у меня только девять…» Но Бакланову понравилась «ошибка» сержанта, он еще более воодушевился и, опустив замечание Русова о пренебрежении к товарищам, продолжал, спеша высказать самое для себя важное:
— А потом, чтобы хорошие стихи писать, необходимо одно большое «но». Боль-шое!
— Вдохновение?
Бакланов усмехнулся:
— Вы на редкость догадливый человек, товарищ сержант. От души говорю. Совершенно точно — нужно вдохновение.
Бакланов считал, что в армии творчески одаренным людям жить очень трудно. Для того чтобы писать, им нужно давать хоть небольшие привилегии по службе.
— Здесь что? Море, скалы, травка жиденькая, серая солдатская жизнь. Море и скалы воспеты в стихах давно и капитально. Служба скучна… А там… — Бакланов указал в сторону дальних холмов, где находится совхоз «Первомайский», — там хоть сельская, но жизнь…
— Так ведь вы бываете в совхозе раз или два в неделю. Увольнение ведь у нас… — начал Русов, но Бакланов перебил его:
— О! Именно, раз в неделю. А надо бы почаще.
Он на секунду задумался, бросил на сержанта быстрый, оценивающий взгляд и сказал напрямик:
— Слушай, Русов! Давай, раз уж мы с тобой, кажется, понимаем друг друга, поговорим без разных там «товарищ сержант», «мы», «вы» и прочее. Словом, по-простому. Как человек с человеком.
— Ты хочешь сказать, поговорим, как товарищи? Хорошо. Слушаю.
Мгновение Бакланов смотрел сержанту прямо в глаза. И вдруг…
В его душе возникло какое-то сильнейшее противодействие. Бакланов почувствовал, что у него ничего не выйдет с сержантом. «Этот малый знает заранее, что я скажу. Знает. А значит, к черту разговор. Как магнитофонную запись при стирании. Раз — и нет. Нет разговора…» Но он был: два коротких встречных взгляда.
