В тот вечер Степан Елизарович долго трудился. Заснул уже на рассвете. Но в это время в блиндаж вбежал дежурный и крикнул:
— Командир, на выход!..
Когда Артеменко выбежал из блиндажа, то почти рядом увидел остановившийся «виллис». Оказывается, это приехал Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский. Выслушав доклад, маршал поздоровался и попросил, чтобы ему показали передний край обороны батальона.
— Опасно всем идти, товарищ командующий, — произнес озабоченно комбат. — Немцы беспрерывно ведут обстрел...
Константин Константинович подошел к комбату поближе, слегка улыбнулся — на его уставшем лице обозначились глубокие морщины, — потом твердо сказал:
— Правильно, товарищ майор! Всем там делать нечего, но мы с вами пойдем...
И они пошли в сопровождении двух автоматчиков. Часа три ходили. Маршал Рокоссовский беседовал с солдатами, сержантами, офицерами, интересовался их настроением и знанием поставленных задач.
— Как ни бахвалились фашисты о своей непобедимости, а мы на пороге Берлина! — говорил, обращаясь к солдатам, командующий фронтом, которого все знали и любили. — Не пожалеем ни сил, ни жизни, чтобы выполнить приказ Родины — добить фашистского зверя в его собственном логове!
По возвращении в штаб батальона маршал поблагодарил всех бойцов и командиров за хорошо организованную оборону. На прощание он сказал раздумчиво, сердечно:
— Берегите людей, комбат. Им ведь предстоит не только закончить войну, но и восстанавливать разрушенное. Их ждут не дождутся матери, жены, невесты, дети...
— Эти слова помнили все офицеры не только нашего батальона, — рассказывает Степан Елизарович Артеменко. — О них сразу же узнали во всех соседних частях и соединениях.
А вскоре комбата вызвали в штаб полка. Здесь ему объявили боевой приказ о дальнейшем наступлении и форсировании Одера.
— Вашему батальону, — сказал командир полка, — поручается первому форсировать последний водный рубеж, за которым открывается путь к Берлину. От успешного выполнения вами задачи зависит очень многое в судьбе всей операции фронта. Да-да, фронта!
Вернувшись в батальон, несмотря на глубокую ночь, Артеменко приказал собрать офицеров и сержантов. Кратко, обдуманно, не скрывая взволнованности, изложил он боевую задачу. Изложил так, что она стала понятной и близкой каждой роте, каждому взводу.
— Обратите внимание на следующее. — И он, словно видя перед собой весь передний край, всех людей батальона, перечислил конкретные задания, которые нужно выполнить без промедления. Тут была забота и о переправочных средствах, и об обеспечении боеприпасами, и о горячей пище, и о том, наконец, где быть тому или иному коммунисту.
Через несколько часов Артеменко принимал доклады ротных командиров:
— Первая готова к форсированию!..
— Вторая готова...
— Третья...
Утром 16 апреля 1945 года при поддержке мощного артиллерийского и пулеметного огня на виду у врага началось форсирование Одера. В ход пошло все: лодки, плоты, бревна, бочки. Гитлеровцы открыли ураганную пальбу, казалось, ничто живое не выдержит. Но одна из рот батальона уже захватила плацдарм. Завязался жаркий бой. Фашисты кидались в яростные атаки, намереваясь сбросить в Одер горстку бойцов, вступивших на немецкую землю. Ничего не вышло! Наши солдаты дрались как герои. За переправой наблюдали командир дивизии и командующий армией.
— Молодцы! — восхищенно говорили генералы.
Артеменко слышал эту дорогую похвалу и все острее сознавал: его место тоже там — на том берегу. На паромах закреплена артиллерия; грудой возвышаются боеприпасы.
— Разрешите, товарищ генерал? — спросил комбат.
Генерал согласно кивнул головой: «Разрешаю!» Теперь Артеменко должен быть там, на клочке заодерской земли, дрожавшей в огне и пламени.
Натянув через реку железный трос, артиллеристы и пехотинцы во главе с комбатом тронулись вперед. Волны перекатывались через доски. Снаряды рвались почти рядом, вздымая смерчи черной воды. Почти на самой середине реки в паром попал фаустпатрон, все загрохотало, завертелось, казалось, трос не выдержит. Еще удар — и Артеменко, тяжело раненный в ногу, полетел в ледяную пучину. Сильное течение понесло комбата. Намокшая шинель, сапоги и оружие тянули ко дну. Холод сковывал тело. Кругом жужжали пули. Превозмогая боль и опасность, Артеменко не терял самообладания, борясь с непокорным течением, видел, что его тащит, к берегу, где немцы, где смерть.
