— Да откуда смысл!.. — Он отмахнулся. — На стыке проспекта Свободы и Калинина эти кусты идиотские никак не вырублю... И не могу сообразить — почему... Тьфу!
— Во-первых, не кусты, а яблони, — поправил Мокеев.
— Кусты! — с нажимом сказал лейтенант Володя. — Кусты! Потому что яблони обязаны давать яблоки. А на этих кустах никто отродясь яблок не видал...
— Зато как по весне цветут! — возразил Мокеев, слегка подражая зампреду горисполкома — его манере говорить, повышая голос к концу фразы. — Как цветут! Какая россыпь белизны! Сколько радости доставляют задерганным горожанам в вегетативный период...
— Тебе смешно... вегетативный. На этом стыке давно зреет... Четвертое происшествие за полтора месяца. Кончится трагедией эта россыпь белизны...
— Пустяки — не аргументы, — продолжал Мокеев поддразнивать приятеля. — Там даже не столкновения, а так — касания. Даже выбитого стекла еще не было...
— Стекла-то — ладно. А покойника мы дождемся. Как аргумента... Слушай, Николай, а ведь кроме шуток, а? Непонятно и стыдно, если из-за двух паршивых кустов появится в сводке лишний покойник.
— Про эти яблони мы лет десять долбим. Начали еще до твоего появления на гаишном горизонте, Володя.
— Тогда я тем более не могу понять, где же смысловая сторона... почему зампред так уперся в эти кусты?
— А ты бы со старыми кадрами посоветовался.
— Вот видишь, пришел же...
Мокеев повернулся к старшине Ростиславу Яковлевичу — тот восемнадцать лет крутил милицейскую баранку:
— Яклич, ну-ка просвети молодого, необученного, в чем россыпь проблемы.
Яклич снял фуражку, покрутил в руках — тоже старая привычка, будто на митинге слово держит.
— Да как сказать, Николай Васильевич, дело известное...
— Яклич, не рви ты душу лейтенанту Володе — парень извелся весь...
— Одно скажу: Иван тут Трофимович замешан.
— Какой Иван Трофимович? — спросил лейтенант Володя недоуменно.
Ростислав Яковлевич не ответил, только посмотрел на Мокеева. Мокеев насмешливо сказал:
— Ну, лейтенант Володя, если ты не помнишь Ивана Трофимовича, то я уже не знаю... где твоя смысловая сторона. Напрягись, лейтенант, соберись с памятью. Иван Трофимович!
— Ну да! Неужели... сам?
— Видишь, пошарил в памяти и нашел. Да, сам.
— А при чем тут он? — снова спросил лейтенант Володя. Он ужасно бывал недогадлив, когда застанут его врасплох или огорошат вот так, как сейчас.
— Твое счастье, Володя, что ты в ГАИ попал. В угрозыске ты бы неделю не продержался с такой реакцией. Лет двадцать назад случился в городе воскресник, и на том воскреснике Иван Трофимович посадил яблоню, первую в городе. Теперь их, как говорится, несколько штук, и все на месте, кроме этой, первой. Она в цвету перекрывает видимость на перекрестке, и кто-то когда-то поплатится за эту россыпь белизны...
— Здоровьем или жизнью?
— Смотри накаркаешь...
Возникла пауза. Мокеев с интересом рассматривал расстроенное лицо лейтенанта Володи, старшина Ростислав Яковлевич крутил в руках форменную фуражку, смущенный своим знанием городских тонкостей, а помощник Олег, усмехаясь, читал Тургенева — Олег учился на заочном отделении, свободную минуту на дежурстве он отдавал знакомству с классикой.
Подал голос городской телефон.
— Дежурный ГАИ старший лейтенант Мокеев слушает!
Некоторое время Мокеев слушал, одна бровь его поднялась, подергалась, выражение иронии скользнуло по лицу и пропало.
— Нет, этого мы не можем сделать. Если считаете нужным — сообщайте нам, мы разберемся, а таких сведений не даем. Нет, дорогой товарищ, давайте без самодеятельности!
...Так что же, товарищ лейтенант, будем делать с плодовыми деревьями — украшением города?..
— Кусты, — буркнул лейтенант Володя и вышел.
— Расстроили человека, — сказал Яклич и надел фуражку.
В дверь коротко стукнули, и вошел сержант с пятьдесят третьей машины, а за ним еще двое — один ничего, другой какой-то влажный: глаза блестят, лицо потное, справа, у виска, Мокеев заметил слипшуюся прядь волос, подозрительно черную.
— Прибыли! — объявил сержант. — «Жигули» у парадного подъезда, хозяин вот он, собственной персоной.
Хозяин держался прямо, но дышал в сторону.
