Я еле дополз до скамейки и лег. Вот бы лечь и не проснуться. Я посмотрел на часы. Пять часов. Так мало. Я-то думал, уже десять. Спать хотелось до ужаса. Я повернулся на бок и стал думать. О том, что завтра воскресенье, выходной. Мы бы, наверное, пошли куда-нибудь с Глебом или мамой. Хотя бы и на рынок. Я бы согласился и на такой вариант. Я улыбнулся, представив себе все это, и заснул.
Я, измученный и уставший, затасканный мамой по всем прилавкам, мерил рваную рубашку. Мама радовалась, говорила, что рубашка сидит на мне восхитительно, и что тратиться на рубашки больше не надо будет, потому что эту я уж точно не порву. Я посмотрел на короткие рукава. Рубашка была мала мне размера на три, не меньше. Она плотно обтянула меня, а потом стала душить. Воротник сжался, я захрипел и попытался расстегнуть пуговицы, но ничего не получалось. Я стал задыхаться. Тогда я постарался сорвать рубашку с себя, но тщетно.
— Мама! — закричал я. И оказался на дороге. Прямо на меня неслась бежевая "девятка". Я отскочил в сторону, но тут же увидел Герасимова, мчащегося ко мне. Я рванулся, но споткнулся и упал. Герасимов подбежал ко мне и протянул записку. "Тебе хана. Как коту". Я закрыл глаза руками и стал ждать пинка. Пинка я не дождался, а когда раскрыл глаза, увидел зеркало. Меня в нем не было. Вообще ничего не было. А потом я почувствовал, что меня куда-то несут. Я осмотрелся и увидел грузчиков, Сеню и его товарища. Я перегнулся вниз и понял, что эти двое несут мой гроб.
Такой вот сон мне приснился. Я проснулся в холодном поту, думал, что вообще в штаны надул. Последний раз кошмары мне снились в третьем классе. Перед контрольной. Меня знобило. Я испугался по-настоящему.
Было совсем темно. Я попытался рассмотреть, сколько времени, но часы у меня без подсветки, и, сами понимаете, сделать это было не так-то легко. Я плюнул на это дело. И так понятно, что поздно.
Спать больше не хотелось. Да я бы и не лег больше. Ни за что. Господи, приснится же такое.
Те, которые переезжали, уже уехали. Еще бы, как поздно и темно. А они почему-то не взяли зеркало. Вон оно стоит, у двери подъезда. Мне снова стало страшно. Больше никогда не буду смотреться в зеркало. Я обнял себя за плечи, пытаясь хоть немного согреть.
И вдруг я заплакал. Так хотелось оказаться дома. Лежать у себя в постели, перемигиваться огоньками карманных фонарей с Глебом и думать о том, что завтра новый хороший день.
Ладно, Кот. Ты же знаешь, ничего этого не будет.
Я запрокинул голову вверх. Мне больше не хотелось плакать. Я провел почерневшим рукавом по мокрым глазам и замер. Да Сашка Шмелев самый счастливый человек на свете, потому что живет здесь! Надо мной было небо. Черное, как мои рукава и волосы. А на небе сотни, нет, тысячи ярких огромных звезд. Я даже не знал, что в мае так бывает, думал, небо светлое, и звезд не видно. Я шумно выдохнул и стал смотреть, не в силах оторваться. Я переводил взгляд от одной звезды к другой и думал только о том, что такой красоты я нигде раньше не видел.
И мне было хорошо. Я был в каком-то умиротворении. Я будто взлетел к звездам и стал одной из них. Честное слово, без преувеличений, я их не люблю, вы же знаете.
Мне просто было хорошо. Я успокоился. И кто знает — может, завтра и правда хороший день. Или уже сегодня? Точно, уже воскресенье. Схожу к маме, пройдусь до дома. Мне, правда, никто не откроет. Ну и ладно. Что-нибудь придумаю.
Меня уже не пугали открывшиеся перспективы. "Все, что нас не убивает, делает нас сильней", — так говорил, кажется, какой-то немецкий философ. Наверное, он прав. Хотя в моем случае можно и поспорить.
Эх и везет мне на немецких мыслителей. Сначала Лессинг, спасибо ему большое, теперь еще этот. Как его? Не помню. Философы, блин.
Я усмехнулся. Эти умные немцы давным-давно умерли. А я — позавчера
По телевизору реклама есть "А если не видно разницы, то зачем платить больше?". Я задумался. Вот мне нет еще и четырнадцати, а Лессингу и его единомышленнику наверняка было в разы больше. Они отмочили что-то такое умное, а я нет. О них сейчас говорят, может, даже проходят их в школах, а обо мне нет. Только в одной школе обо мне говорили вчера, вместо урока русского языка. Это не считается. Но конец-то у нас один. Мы, все трое, преставились в мир иной. А если не видно разницы, то зачем философствовать больше?
