Понесли они меня к рынку. Вообще-то я ненавижу рынок. Там вечно давка, полно народа, всегда всем чего-нибудь да не нравится. Жуткое место. Меня туда мама водила каждый месяц. И каждый месяц за новой рубашкой. Я мастер рвать рубашки. Или ставить на них неотстирывающиеся ничем пятна.
Мама, я не испорчу больше ни одной рубашки. Никогда больше не залью ее кетчупом, не порву рукава, не испорчу мазутом. Я буду самым хорошим. Буду отличником. И больше никогда не совру, честное слово, никому и никогда! Выучу немецкий, и английский выучу, и вообще закончу школу с золотой медалью, в лепешку расшибусь, но закончу. Только пусть все будет как раньше. Мам!
Я остановился у дороги. Мимо проезжали машины. Красивые иномарки и обыкновенные "десятки", "пятнашки" и другие знакомые машины. Не такие красивые.
Глеб рисовал очень красивые машины. Которых на свете еще нету. Не выпустили. Здорово было бы, если бы его взяли дизайнером куда-нибудь в автомобильную компанию. У нас в России были бы самые красивые автомобили. Честно, Глеб здорово рисует, я не преувеличиваю.
Какой же Глебка талантливый. Все умеет. Правильно, что отчим его любит, а меня нет. Я ничего не умею, мама моя родная, ничего совсем не умею. Какой ужас. Нет, на самом деле, я безголовый ленивый кретин. А чего я ждал? С чего бы мне быть таким, как брат? Я ничему никогда не хотел учиться, ссылался на то, что я неспособный, и ничего все равно не получится. Дурной я, а не неспособный.
Я сжал кулаки. Я злился на себя самого, и почему-то злился на эти красивые и некрасивые машины. Как будто это они виноваты в том, что я бесхарактерный тунеядец. Я мог бы злиться только на одну машину, бежевую "девятку", и то, если вдуматься, она не при чем.
Я быстро зашагал через дорогу, дождавшись зеленого света. Правильно Лебедев сказал, я всегда перехожу улицу очень осторожно. За исключением одного глупого случая, который стоил мне жизни.
Я побежал к прилавкам. Не так уж тут и плохо. Даже весело, оказывается, если ты сюда пришел не за чем-нибудь конкретным, а просто так. Мне навстречу шел навьюченный до отказа дядька. Он нес пять пакетов, и еще тащил здоровенную тренировочную сумку на плече. С его лба градом катился пот, так ему было жарко и тяжело. Я от души пожалел дядьку и пошел дальше. Следующие прохожие меня удивили еще больше. Это были три девчонки, на вид лет пятнадцати, старше меня. Одеты они были во все черное, черные майки, брюки и юбки, черные туфли и кроссовки. На одной был черный берет. Помада у них была тоже черная, я прямо офигел. И все черное, все-все! Я такое в первый раз видел. Я сначала думал, у них траур, а потом вспомнил, что у нас в школе есть такой пацан, не помню, как его зовут. Кажется, Веталь. Так вот этот Веталь тоже весь черный, как черт. Ванька Антонов сказал, что он гот. Я сначала не понял, какой еще гот. Хотел спросить у Ваньки, но звонок прозвенел, и он ушел. А потом я все забывал. Да и не особо интересовало меня все это.
Я улыбнулся. Наконец-то мне стало веселей. Я пошел туда, где обычно продавали кошек и собак. Я очень люблю животных, особенно кошек. У меня даже фамилия…. такая. У нас с мамой был кот. Давно-давно, когда я совсем маленький был. Но я его хорошо помню, он был большой, толстый и наглый. Мама назвала его Котовский, как како-го-то воина. Он по-моему, защищал молдавских солдат в Первую Мировую. Воина я имею в виду, не кота. Котяра наш умер лет семь назад. Достаточно давно. А другого так и не завели. Да и не хочется нового.
А на птичьем рынке здорово. Только непонятно, почему он так называется. Ни одной птицы я никогда не видел здесь. Зато кошек и собак много. Вон бабульки продают котят. Сколько себя помню, они все время здесь стоят с котятами, а цены на котят в прайс-листе колеблются от рубля до пятидесяти, не больше. Я один раз тоже так ходил, когда мне было лет десять. У меня полная корзина была котят. Какая-то кошка в подъезде родила. Их утопить хотели, а я сказал, чтобы их мне отдали. Мама, конечно, не разрешила дома держать сразу пять кошек, и я, вздохнув, понес их на рынок. Весь день стоял, а взяли только одного котенка, белого. У меня их осталось еще четверо. Я до позднего вечера стоял, пока все не ушли. Потом надо мной сжалилась одна девушка.
