Чтение текста, сутью которого являлся Джон Фицджеральд Кеннеди, имело целью получение ответа на один вопрос: каковы его намерения в отношении Республики Южный Вьетнам? Меня совершенно не волновали Кастро и Куба, и я не видел, что можно было сделать в Европе, кроме мелких маневров ради получения небольших выгод, взаимной ликвидации ракетных баз, обмена шпионами, шантажа министров – все это в долгосрочной перспективе не имело смысла.
Но что будет с этой страной с ее пышными джунглями и красивыми горными ландшафтами, с ее низкорослыми желтокожими людьми, которым нужно только то, чтобы их оставили в покое и дали возможность выращивать рис, стоя почти по колено в воде? Если по вине Кеннеди там разразится крупномасштабная война, кто будет воевать? Крошечные желтые аборигены, до которых ему не было дела, гибли бы сотнями тысяч, а выпускники американских колледжей едва ли захотели бы умирать в далекой стране непонятно за что. И те и другие, если бы им было предоставлено право выбора, высказались бы против войны.
Вряд ли вьетконговцы стали бы бомбить Перл-Харбор и тем более Уиннетку. Трагедия могла бы произойти только в том случае, если бы Кеннеди захотел этого и придумал повод для отправки войск во Вьетнам. Он уже начал соответствующую подготовку, и я видел молодых, загорелых, подтянутых, хорошо тренированных парней с короткой стрижкой и прищуренными глазами, называемых «зелеными беретами», жаждущих войны, которая, по их мнению, будет быстрой и победоносной и принесет им лавры героев. Я знал, что их значительно больше, нежели сообщала «Таймс». И также знал, что, несмотря на мой доклад и страстные, обоснованные доводы Корда, в Управлении было немало тех, кто уже предвкушал быстрый карьерный рост за счет войны.
Положение дел было куда более сложным, чем это представлялось в Вашингтоне. Эта трясина засосала бы нас, и враги не смогли бы причинить нам больший ущерб, нежели мы причинили бы себе сами, сражаясь с ними.
Убийство Нго Динь Зьема, осуществленное под эгидой Управления, не улучшило ситуацию – скорее подтолкнуло ее к катастрофе. Правительство Зьема было настолько коррумпировано, что его армия не могла выиграть войну. Бюрократы в Сайгоне заботились лишь о своих тайных счетах в парижских банках. Мы решили стереть этот прогнивший режим с лица земли и привлечь к управлению страной и ее армией молодых людей, прошедших обучение под руководством американских специалистов. Если бы и они оказались не способны одержать победу в войне, нам пришлось бы посылать во Вьетнам уже не «советников», а солдат, и началось бы то, чего так боялся в свое время Эйзенхауэр, – «сухопутная война в Азии». Трудно сказать, сколько погибло бы людей – нас, их, несчастных крестьян, застигнутых в поле бомбежкой, – и ради чего?
Я старался абстрагироваться о того, что Кеннеди был прелюбодеем, что он трахал жену Корда (среди множества прочих), что он происходил из узкого семейного клана, представители которого подвержены нарциссизму, словно представители Ганноверской династии или династии Тюдоров. Закрыл глаза на то, что его героизм на Тихом океане во время войны был сильно преувеличен, что он получил Пулитцеровскую премию за труд другого человека, что его отец купил все выборы, которые он выиграл. Я не знаю, получилось ли у меня это. Но в конце концов принял решение, и теперь оставалось убедить в его целесообразности других.
Я позвонил Лону.
– Нет, Хью, – сказал он, – ничего не выйдет.
– Послушай, Лон…
– Если ты произнесешь еще одно слово, я в три часа вылетаю в Ричмонд.
Я немного помолчал, чтобы сбить накал, и потом сказал:
– Позволь мне лишь привести свои доводы.
– Я все решил для себя. Едва увидев газету, я представил, как маленькое хитрое насекомое, которое ты называешь мозгом, распрямляет антенны, приводит в движение челюсти, начинает щелкать клешнями, и сразу понял, что придет тебе в голову. Зачем мне выслушивать твои доводы? Все они сводятся к одному: ты считаешь, что способен произвести величайший государственный переворот в истории. Ты называешь это «операцией», пользуясь лексикой шпионских романов, словно речь идет о науке или медицине. Это гордыня, Хью. Самая настоящая гордыня.