Валерьян чиркнул спичкой, жадно затянулся: его землистое лицо немного порозовело.
– Подкупаешь, Сань? Но ведь не только я…
– …Знаю, все знаю! – взбеленился Казаков. – Сейчас про гуманизм будешь глаголить, надоело! Я что, зверь, что ли? Бесполезно все, понимаешь, бесполезно! Не сможем мы их держать на иждивении! А, что о тобою говорить…
– Ты сам пришел, Саня. Не хочешь говорить – не говори.
– Ладно, слушай сюда. Да внимательно слушай, гуманист х… ренов! В-четвертых…
••••••••••••
Валерьян проснулся около полудня – до омерзения свежий и бодрый, с какой-то звенящей легкостью в теле. Долго лежал – просто так, смиренно разглядывая волдыри отставшей краски на потолке. Не думалось. Он до деталей, до малейших модуляций голоса помнил вчерашний разговор с координатором. Д-да, подбросили Хозяева подарочек! Он потянулся, наслаждаясь блаженной беспечностью. Что ж, будем привыкать к собственному бессмертию. Надо привыкать. Легко, ничуть не удивляясь невесть откуда взявшейся резвости, вскочил на ноги, отбросив надоевшую простыню. Голова закружилась – с непривычки, после долгого лежания. Валерьян подошел к окну, закурил, И вдруг, спазмом – садануло: Ирка! Саня вчера сказал, что ее можно видеть в любой момент. Он лихорадочно оделся, выскочил за дверь – котят и вправду не было – и почти бегом направился к противоположному коттеджу, в котором размещалась резиденция Вики.
Вика, ничуть не удивившись, холодно кивнула. Да, ему разрешено посещение. Да, можно прямо сейчас. Да, состояние невменяемое, но угрозы летального исхода пока нет. Тесный полутемный коридор, белая крашеная дверь, легко лязгнувший замок. Он рванул дверную ручку, прислонился к косяку и, помедлив, шагнул и комнату. Сквозь зарешеченные окна било солнце.
Она лежала на кровати, до подбородка затянутая простыней, как мумия. Глаза какую-то долю секунды с любопытством задержались на Валерьяне я снова – бессмысленный взгляд куда-то «сквозь». В комнате слоился спертый дух медикаментов, мочи и еще чего-то специфически-кислого, необъяснимого. Наверное, так пахнет безумие, подумал Валерьян. Как говорил Самодержец? «Самое, э-э, гуманное, было бы их… отправить на Землю. Э-э… все равно матриканты».
Он вспомнил свою маленькую полутемную комнатку – там, на Земле. Бабушкин ковер, вечно засыпанный толстым слоем пепла; Ирка, забравшись с ногами на тахту, разливает густой черно-коричневый кофе в маленькие красные чашечки. Чуть склонив голову и улыбаясь чему-то, пока он, не выпуская изжеванной папиросы, травит беззлобные байки про очередное стройотрядное… где там она сейчас? – там, на Земле…
Он расстегнул кобуру, помедлил, наклонился, чтобы поцеловать эти сухие ввалившиеся губы, но не смог. Снял ТТ с предохранителя и, тщательно выбрав место, и, плотно прижав дуло к посеревшей истончившейся коже под левой грудью, выстрелил. Потом медленными поцелуями закрыл остекленевшие безумные глаза, в которых так и не промелькнуло ничего человеческого. Ирка, Ирка! Банально, но она казалась уснувшей.
