Мартинс сказал: «Да, это я». Как он рассказывал потом, ему пришло на ум, что Лайм сделал заказ на эту фамилию, потому что для пропагандистских целей был нужен Бак Декстер, а не Ролло Мартинс. Рядом кто-то произнес: «Простите, пожалуйста, мистер Декстер, что вас не встретили у самолета. Моя фамилия Крэббин».
Мистер Крэббин оказался моложавым человеком средних лет с лысиной на макушке и в массивных роговых очках. Извиняющимся тоном он продолжал:
— Один из наших звонил во Франкфурт и узнал, что вы летите сюда. В штабе, как всегда, напутали и телеграфировали, что вы не прибудете. Там что-то говорилось насчет Швеции, но телеграмма была сильно искажена. Получив известие из Франкфурта, я поехал в аэропорт, но разминулся с вами. Вы получили мою записку?
Прижимая платок к губе, Мартинс промямлил:
— Да. Что дальше?
— Можно сразу сказать, мистер Декстер, что я очень рад познакомиться с вами.
— Приятно слышать.
— Я с детства считаю вас величайшим романистом нашего века.
Мартинс скривился. Боль помешала ему открыть рот и возразить. Он сердито взглянул на Крэббина, однако этот моложавый человек и не собирался его разыгрывать.
— Ваши книги, мистер Декстер, очень популярны у австрийцев, как в переводе, так и в оригинале. Особенно роман «Выгнутый челн». Это и моя любимая книга.
Мартинс напряженно соображал.
— Вы сказали — на неделю?
— Да.
— Очень любезно с вашей стороны.
— Мистер Шмидт, администратор, будет ежедневно снабжать вас талонами на питание. Но я думаю, вам потребуется и немного наличных денег. Мы это устроим. Завтра, видимо, вы захотите отдохнуть, оглядеться.
— Да.
— Если нужен гид, то любой из нас, конечно же, будет к вашим услугам. А послезавтра вечером в институте состоится небольшая дискуссия о современном романе. Мы надеемся, что вы откроете ее, произнесете несколько слов и в конце ответите на вопросы.
Мартинс был готов согласиться на что угодно, лишь бы отделаться от Крэббина да к тому же обеспечить себе на неделю бесплатный стол и жилье, а Ролло, как мне предстояло узнать, всегда принимал любое предложение — выпить, пойти к женщинам, пошутить, найти новое развлечение.
— Конечно, конечно, — пробормотал он в платок.
— Простите, мистер Декстер, у вас болит зуб? Я знаю очень хорошего дантиста.
— Нет. Получил по зубам, вот и все.
— Господи! Кто же это вас, грабители?
— Солдат. Я хотел поставить фонарь под глаз его полковнику.
Убрав платок, Мартинс показал рассеченную губу. По его словам, Крэббин лишился дара речи. Мартинс не мог понять почему, так как даже не слышал о своем знаменитом современнике Бенджамине Декстере. Мне лично Декстер очень нравится, и понять ошеломление Крэббина я могу. Как стилиста Декстера сравнивают с Генри Джеймсом, однако мелочам жизни героинь он уделяет больше внимания, чем его учитель, — враги иногда называют его изысканный, сложный, неровный стиль стародевичьим. У человека, не достигшего пятидесяти, пристрастие к описанию вышивок и манера успокаивать не особенно взволнованную душу плетением кружев — прием, обожаемый его последователями, — естественно, кажутся кое-кому несколько вычурными.
— Читали вы книгу «Одинокий всадник из Санта-Фе»?
— Нет, не припомню.
— Лучший друг этого одинокого всадника, — сказал Мартинс, — был застрелен шерифом в городке Лост Клейм Галч. В книге повествуется о том, как всадник преследовал шерифа, делая все в рамках закона, и в конце концов отомстил ему сполна.
— Вот уж не думал, мистер Декстер, что вы читаете вестерны, — удивился Крэббин, и потребовалась вся решительность Мартинса, чтобы удержать Ролло от слов: «Я ведь их пишу».
— Точно так же я преследую полковника Каллагана.
— Никогда о таком не слышал.
— А о Гарри Лайме слышали?
— Да, — сдержанно ответил Крэббин, — но близко его не знал.
— Это был мой лучший друг.
— Мне кажется, он… не особенно интересовался литературой.
— Как и все мои друзья.
Крэббин нервно захлопал глазами и сказал утешающе:
— Зато интересовался театром. Одна его приятельница — актриса — изучает в институте английский. Он несколько раз заезжал за ней.
— Молодая? Старая?
— Молодая, очень молодая. Хотя актриса, на мой взгляд, неважная.
