— Еще далеко?
— Не очень. Видите толпу? Примерно там.
Толпа казалась кляксой на белом фоне, она текла, меняла очертания, расплывалась. Когда они подошли поближе, Мартинс сказал:
— Кажется, это тот самый дом. А что там, политическая демонстрация?
Анна Шмидт остановилась.
— Кому вы говорили о Кохе?
— Только вам и Кулеру. А что?
— Мне страшно. Вспоминается… — Анна неотрывно смотрела на толпу, так и не сказав Мартинсу, что из ее сложного прошлого всплыло у нее в памяти.
— Уйдемте, — взмолилась она.
— Ну что вы, мы ведь пришли по делу, немаловажному.
— Узнайте сперва, чего все эти люди… — И сказала странные для актрисы слова: — Ненавижу толпу.
Мартинс неторопливо пошел по липкому снегу один. Там был не политический митинг, потому что никто не произносил речей. Мартинсу показалось, что люди оборачиваются и смотрят на него так, словно он был тем, кого они ждали. Подойдя к толпе, он убедился, что дом тот самый. Какой-то человек сурово глянул на него и спросил:
— Тоже из этих?
— Кого вы имеете в виду?
— Полицейских.
— Нет. Что они здесь делают?
— Шастают весь день туда-сюда.
— А чего все дожидаются?
— Хотят посмотреть, как его увезут.
— Кого?
— Герра Коха.
У Мартинса промелькнула мысль, что раскрылось умышленное уклонение от дачи показаний, хотя вряд ли это могло служить причиной ареста. Он спросил:
— А что случилось?
— Пока никто не знает. Полицейские никак не решат, то ли самоубийство, то ли убийство.
— Герра Коха?
— Ну да.
К собеседнику Мартинса подошел ребенок и подергал за руку.
— Папа, папа. — В шерстяном колпаке мальчик походил на гнома, лицо его заострилось и посинело от холода.
— Да, мой милый, в чем дело?
— Через решетку я слышал, как они говорят, папа.
— О, хитрый малыш. Что же ты слышал, Гензель?
— Как плачет фрау Кох, папа.
— И все, Гензель?
— Нет, еще слышал, как говорил большой дядя.
— Ну и хитрец ты, маленький Гензель. Расскажи папе, что он говорил.
— Он сказал: «Вы не сможете описать этого иностранца, фрау Кох?»
— Вот, вот, видите, они думают, что это убийство. Да и как же иначе? С какой стати герру Коху резать себе горло в подвале?
— Папа, папа.
— Да, Гензель?
— Я глянул в подвал сквозь решетку и увидел на куче кокса кровь.
— Ну и ребенок! С чего ты взял, что там кровь? Это талая вода, она всюду подтекает. — Мужчина повернулся к Мартинсу. — У ребенка такое живое воображение. Может, станет писателем, когда вырастет.
Ребенок угрюмо поднял заостренное личико на Мартинса.
— Папа, — сказал он.
— Да, Гензель?
— Это тоже иностранец.
Мужчина громко засмеялся, кое-кто из толпы обернулся к нему.
— Послушайте его, послушайте, — гордо сказал он. — Малыш считает вас убийцей, потому что вы иностранец. Да, сейчас иностранцев здесь больше, чем венцев.
— Папа, папа.
— Что, Гензель?
— Они выходят.
Группа полицейских окружила прикрытые носилки, которые осторожно, чтобы не поскользнуться на обледенелых ступеньках, несли вниз. Мужчина сказал:
— Из-за развалин санитарной машине сюда не подъехать. Придется нести за угол.
Фрау Кох в холщовом пальто, с шалью на голове вышла последней. На краю тротуара она упала в сугроб. Кто-то помог ей подняться, и она сиротливым, безнадежным взором обвела толпу зевак. Если там и были знакомые, то, скользя взглядом по лицам, она не узнавала их. При ее приближении Мартинс нагнулся и стал возиться со шнурками ботинок, а когда взглянул вверх, увидел прямо перед собой недоверчивые, безжалостные глаза гнома — маленького Гензеля.
Возвращаясь к Анне, Мартинс оглянулся. Ребенок дергал отца за руку, и было видно, как он шевелит губами, словно твердя рефрен мрачной баллады: «Папа, папа».
— Кох убит, — сказал Мартинс Анне. — Пошли отсюда. Шли они быстро, как только позволял снег, срезая где можно утлы. Настороженность и подозрительность ребенка, казалось, расплывалась над городом, как туча, — они не успевали вырваться из-под ее тени. Анна сказала:
— Значит, Кох говорил правду. Там был кто-то третий, — и чуть погодя: — Выходит, им нужно скрыть убийство. Из-за пустяков не стали бы убивать человека, — но Мартинс пропустил ее слова мимо ушей.
В конце улицы промелькнул обледенелый трамвай: Мартинс и Анна вышли опять к Рингу. Мартинс сказал:
