И голос такой приятный, женский. Поворачиваюсь, а там девчонка лет 19-ти стоит. Волосы темные, а глаза зеленые. Невысокая такая, но очень симпатичная. В обшем стою я на нее как баран, уставился. Рука болит, хочется матом продолжить говорить, но… Нельзя… Не могу — девушка.
— А я вас помню — продолжила она — это вы нас тогда в Польше у немцев отбили…
— А… Э… Ну… — потерялся я — Давай на ты, а то я себя дедушкой чувствовать начинаю. Меня Олег зовут.
— Давай — согласилась она — а я Аня.
И стоим друг на друга смотрим. Она видно, что стесняется а я… Я не хотел никого к себе подпускать близко — подозревал, что меня в СССР ждет. А потом я решил, а какого черта то собственно? Может, сегодня последний день живу? Почему я должен от всех дистанцию держать то. Я ж тоже человек и мне тоже хочется простого человеческого счастья. Даже в такой ситуации. А НКВДшникам, когда к своим попадем, придется смириться, что у меня личная жизнь тоже имеется а не только служба Родине.
В общем плюнул я на все и говорю — А давай к озеру прогуляемся?
— Давай — согласилась Аня, и покраснела.
Пошли мы на берег сели.
— Аня, а ты откуда так хорошо русский то знаешь?
— А мы до революции в России жили — говорит — тогда в той ее части жили, что в России была.
— А жила где?
— Мы в Кракове жили. Папа врачом был, вот и переехали туда. Когда началась война пробовали бежать в СССР, но не смогли. Перед границей попались. А ты откуда?
— Из Харькова — ответил я назвав город в котором родился и вырос, ну не немецкий же адрес ей называть. — А родные твои где?
— Мама с братом и сестрой тут, а где папа я не знаю — сказала Аня — а твои?
— Нет у меня никого — ответил я и замолчал, не говоря где они, а Аня видно решила, что мне больно об этом говорить, и не стала расспрашивать.
Просидели мы с ней так почти до утра. Я кстати почти угадал с ее возрастом ей 20 было. А когда расставались — я ее до «дома» проводил, спрашиваю — А давай завтра снова встретимся?
— Давай. До завтра
Потом встала на цыпочки и поцеловала меня в щеку шепнула «Спасибо, что спас нас» опять покраснела и убежала домой.
А через некоторое время я узнал, что Фалангер в себя пришел. Ну, я естественно к нему пошел. Навестить. Заглянул в палату — матерь божья — это ж не человек, а пособие по анатомии — сущий скелет. Узник Освенцима блин.
— Я скоро — говорю ему и бегом к своему экипажу.
Прибежал туда — так мол и так — говорю — надо Грише передачу собрать.
Набрали кучу продуктов — шоколад, тушенка, сгущенка. Даже яблок нашли.
Приволок я сие ему. Положил на тумбочку.
— Вот мы тут с мужиками, что могли собрали тебе. Ты только поправляйся. Ладно? И постарайся больше не попадать в неприятности. И как оно вообще у тебя? Как ты тут?
— Спасибо за передачу. — Слабо улыбнулся я щербатым оскалом. — И это, не дождешься! Жив буду, хрен помру!
— А как у меня? Врачи в шоке от того, что я живой и у меня все уже заросло. — Продолжил я. — А тут скучно и как обычно в госпитале — «шмонит-с»! И это, Соджет, приволоки мне бумаги, карандаш и кусок фанеры какой с подпорками типа кульмана. Хоть писать — чертить — рисовать смогу… Есть у меня мысли, кои надо запечатлеть на бумаге… На перспективу…
— Ничего Содж, мы еще погуляем по Луне! А может и до Марса, на нашем веку дотянемся. — Подмигнул я. — «Орион взойдет!» «Русскому космосу быть!»
Однажды, когда я с Аней в очередной раз сидел на берегу, ко мне подошел ГБ-шный младший лейтенант и протянул какую-то бумажку. А мы в это время впервые с ней поцеловались… Вначале я охренев от такого нахальства, на автомате взял бумажку… А потом… От того рева, что я выдал, разве что деревья не попадали. А младшего лейтенанта просто снесло. По крайней мере, скорости с которой он испарился любой спринтер бы позавидовал. А я сунул нос в записку. «ГБ-шные звания… Ну и какого, х… было мне мешать ради такой х. ни то?» — подумал я.
— Олег — вдруг сказала Аня — а ты не научишь меня воевать?
— ??? — очумело, посмотрел я на нее.
— Хочу с тобой вместе быть. И в бою тоже. Так что?
— Э… Ну… Хорошо — вначале я замялся но потом прикинув что при прорыве шансы выжить в танке все же повыше чем в машине согласился.
