- Спасибо, Павел Анатольевич, вы натолкнули меня на очень интересную мысль. Пока можете быть свободны, но до вечера никуда не отлучайтесь. Возможно, я вас еще вызову.
- Лаврентий Павлович, я буду у себя в кабинете, если и куда отойду по месту, обязательно предупрежу дежурного - ответил Судоплатов вставая.
- Да, да если вы понадобитесь, Сергей вам позвонит - Берии определенно не терпелось остаться одному в кабинете. Давненько не видел зам. начальника первого отдела своего руководителя в таком настроении. Обычно он был скуп на эмоции, задумчив, внимателен и сдержан. Исключения составляли скупые похвалы или серьезные разносы особо нерадивых сотрудников. Правда, после таких разносов те уже обычно переставали быть сотрудниками НКВД или НКГБ. Закрывая за собой дверь, Павел Анатольевич услышал возбужденный голос шефа - Да, Иосиф Виссарионович, есть способ решения вопроса по нашему последнему разговору. Сейчас подумаю еще раз по внимательнее сам и отдам спецам, пусть пропишут схему реализации.
Ника
Сегодня радостный день. 21 ноября. Наконец-то горячо любимый товарищ Берия удостоил меня чести предстать перед его светлым образом. Вот, блин! Ярошенко хмуро осмотрел меня молча протянул оставленную на кровати юбку.
- Оденьте все-таки, Ника Алексеевна.
Я поджала губы, но бодаться взглядами с НКВДшником - это лучше застрелиться, поэтому я недовольно хмыкнув, ушла обратно в комнату - переодеваться.
В Москву мы ехали под усиленной охраной целого грузовика солдат. Однако, шухер нападение на Букваря вызвало нехилый.
Коридоры Лубянки. Ну, коридоры, как коридоры. Чего их все бояться? Дорожек ковровых нет - паркет, но добротный, не скрипит. Двери как двери. Проблем-то...
Навстречу нам идут двое невысоких людей. Один кажется знакомым, явно его портрет где-то в литературе встречался, а второй - солдатик молоденький. Разминулись в широких коридорах, даже не пришлось к стенкам прижиматься.
- Кто это? - спрашиваю Ярошенко. Больно мордочка знакомая...
- Хрущев. Никита Сергеевич...
Вот блин, и не узнала, однако...
- Курсанин, останетесь здесь!
Повернулась так резко, что чуть не сбила своего сопровождающего. Невысокий, светлый... мальчишка еще...
- Дмитрий... Николаевич... - и сердце бухнуло как кувалдой... стало жарко и коридор начал куда-то уплывать...
- Ника Алексеевна! Ника! Что с вами?!
Чувствую, что меня куда-то тащат, я вцепилась в чью-то гимнастерку.
- Воды! Быстро!
Я пытаюсь найти глаза Ярошенко.
- Леша... Курсанин... Дмитрий Курсанин...
Диван почему-то жесткий. Внутри меня будто кто-то скручивает в рог, мне холодно и жарко одновременно. Почему-то очень важно сказать, что нельзя Курсанину находится рядом с Хрущевым. Нельзя и всё... Почему же....
'А как раз в канул Лёниного дня рождения, - я сижу за семейным столом и слушаю открыв рот, - рядом с Хрущевым взорвался снаряд. Вот у меня два осколка в спине с тех самых пор и остались. Закрыл я тогда его...'
В канул Лёниного... Старший брат - Леонид Николаевич, погиб в начале августа под Киевом... погиб... родился... когда же он родился? Почему мне сейчас это так важно...
Человек в очках расплывается. Пытаюсь и ему сказать, но горло пересохло. Мне так холодно, что я сворачиваюсь на диване в клубочек и умоляюще смотрю в его глаза...
- Вызовите скорую! И сержанта Курсанина тоже в изолятор!
Да, правильно. Почему-то мне это кажется самым правильным решением... День рождения Лёни... 23 ноября....
Потолок белый... Однозначно! И стены тоже белые. Ага, я в больнице! Прекрасные дидуктивные способности у тебя, Никушка! Хочется даже расмеятся!
- Как вы себя чувствуете?
Поворачиваю голову. Сиделка. Немолодая женщина.
- Нормально... кажется.
- Поставьте градусник.
- Ага. Спасибо.
- Держите его, крепко. А я пойду врача позову. Хорошо?
- Конечно, идите, - соглашаюсь я. Врач это хорошо, по крайней мере, узнаю, что со мной.
Но вместо врача первый врывается мой ненаглядный Ярошенко. Живет он здесь, что ли?
- Как вы?
Если каждый будет приходить с этим вопросом, возьму и напишу плакат над головой: 'Самочувствие в норме! Не сдохла!'
- Что со мной?
Алексей, видно с перепугу, темнить не пытается:
