Девушка записала его слова и продолжила задавать вопросы: – А какой истребитель, по-вашему, лучший?
Александр Иванович улыбнулся, услышав этот вопрос: – Да как вам сказать, у каждого истребителя своя задача, под которую он создается и для решения которой используется. Например, МиГ хорош как высотный перехватчик, а в собачьей свалке от него проку мало. Это уже задача «яков» и ЛаГГ-ов. Но у них вооружение слабовато, пулеметы калибра 7,62, они называются ШКАС, лучше менять на УБС. Но вам, наверно, это неинтересно?
— Нет, ну что вы, наоборот интересно, продолжайте, пожалуйста. Я ведь тоже хотела быть летчиком, но не прошла по здоровью. Я специально сюда напросилась, чтобы с летчиками пообщаться. Хотела даже уговорить вашего командира полка, чтобы он разрешил слетать на боевой вылет, но он категорически отказал. Правда обещал, если погода будет, прокатить на У-2, но У-2 – это же так… швейная машинка, а не самолет, — грустно поведала она о разговоре с местным начальством.
— Ну, тут он прав. Во-первых, истребитель машина одноместная, и второго человека туда не посадишь, во-вторых, рисковать вашей жизнью он не имеет права, и, в-третьих, даже в двухместном самолете в бою второй человек без дела не сидит. Это в АДД хорошо. Поднялись повыше, прошли над облаками, отбомбились, и домой. А у нас так в бою головой накрутишься, что к вечеру шея как деревянная. А про У-2 вы зря так думаете. Для ночных вылетов он очень хорошо подходит. Подкрадывается тихо, летит низко. Прилетели, гранатами всех закидали, и домой отсыпаться. На них женщины летают. Их даже немцы прозвали «Ночные ведьмы». Говорят, что даже за каждый сбитый ночью У-2 немцы получают награду и отпуск.
— А вам лично, Александр Иванович, какой самолет больше нравится? — не унималась Надежда.
— Раньше летал и на МиГ-е, и на «яке», но недавно получил новый И-185. Отличная машина. Правда, чтобы на нем летать, нужен большой опыт, но в умелых руках он чудеса творит. Умеет Поликарпов машины делать, не зря Чкалов его хвалил.
Беседа плавно перетекла в разговор ни о чем двух молодых людей. Говорили о музыке, кино, литературе. Но почему-то разговор никогда не переходил на то, что было до войны. Едва Покрышкин попытался заговорить о довоенной жизни, Надя впадала в некий ступор, и разговор срочно приходилось переводить на другую тему.
— Ой, заболтали вы меня, Александр Иванович, а я и забыла про основную тему статьи, — встрепенулась девушка. — На вас рапорт написан на представление к званию Героя Советского Союза.
Летчик об этом слышал, но относился к этому спокойно. Звезда Героя – это замечательно, но думать о том, что будет когда-то, если каждый день можешь погибнуть, он уже отвык давно.
— Да не совершал я особых подвигов, чтобы меня награждали. Воюю, как и все, не хуже, не лучше. Я не герой, просто хороший летчик.
— Не скромничайте, — улыбнулась капитану Надежда, — у вас за последние семь дней боев – девять сбитых немецких самолетов. А вы говорите, не герой.
Лицо Покрышкина вдруг посерьезнело. Он закусил губу и сжал кулаки. Военкор поняла, что сказала что-то не то, но она хотела его поздравить, а получилось наоборот.
— Вы, Александр Иванович, меня извините, я не знала, что это тема вам неприятна, — оправдывалась она, искренне не понимая, что сказала или сделала не так, — вы, наверное, в этих боях друзей потеряли, а тут я со своей статьей влезла. Простите меня, дуру глупую. — Она говорила, и ее голос начал предательски дрожать.
Покрышкин резко выдохнул, словно снимая с себя оцепенение.
— Нет, Надя, вы не виноваты. Просто вспомнил кое-что.
Он расстегнул нагрудный карман гимнастерки и положил на стол фотографию. На фото, сделанном с низколетящего самолета, была изображена сгоревшая грузовая машина, стоявшая на зимней дороге в степи, а вокруг машины лежали какие-то странные не то свертки, не то тряпичные куклы. Чтобы лучше рассмотреть фотографию, девушка взяла ее в руки и поднесла к лицу.
— Это дети, убитые дети… — Голос капитана дрожал от нетерпения и ярости. — Представляешь, — он перешел на «ты», но даже этого не заметил, — он расстрелял машину с детьми, не с бойцами, а с детьми. Я на дежурном У-2 фотокорреспондента в город отвозил. Лечу вдоль дороги, смотрю, машина сгорела, а он мне, мол, опустись пониже, сфотографирую. А там вот что. Я самолет прямо на дороге посадил, как не разбил, сам не знаю. Подбежали, а они все мертвые, только шофер чуть живой, ему ноги очередью перебило. Они детей сирот везли из детдома на праздник на елку. Укутали потеплее, чтобы в кузове не продуло, а самых мелких в кабину посадили. Они там и сгорели. Короче, немец их увидел и начал охоту. — Голос одного из лучших советских асов душили слезы. — Видел же, сука, что дети едут. Вот скажи мне, как так можно. Я с первого дня на войне и до сих пор не пойму, каким же зверем надо быть, чтобы по детям из крупнокалиберных пулеметов стрелять. Знаешь, что бывает с человеком, если в него очередь попадет? В лучшем случае сразу мгновенная смерть, а так руки, ноги отрывает на хрен. А он по детям стрелял, которые от машины разбегались.
