Ружич настроился слушать и не ожидал внезапного вопроса Дзержинского. Более того, он не сразу понял, что вопрос обращен именно к нему.
- Что дальше? - повторил Дзержинский.
- Вы... меня? - растерянно спросил Ружич.
- А дальше - власть большевиков свергнута. Мечта господина Савинкова сбылась. Он приходит к власти. Он формирует кабинет министров. А дальше?
Теперь Ружич уже был готов к ответу.
- Мы созвали бы Учредительное собрание, - сказал Ружич, словом "мы" давая понять, что он не отделяет себя ни от Савинкова, ни от его замыслов, ни от его "Союза". - И народ выразил бы свою волю.
- "Мы" - это монархист Перхуров, который спит и во сне царя видит? Или генерал Рычков, готовый швырнуть в учредилку гранату? Или, может быть, офицеры, чьи имения жгли те самые крестьяне, мятежный дух которых вы хотите убаюкать сладкоголосой молитвой кадетов? Или "мы" - это все они, вместе взятые?
- Ваши слова в плену иронии. Смеяться над поверженными легко.
- А мы и не смеемся. Просто верим, что победим.
- Нас рассудит история.
- Согласен. Но предположим - наперекор логике событий, наперекор здравому смыслу, - предположим, что эти самые "мы" настолько влюблены в русский народ, что вручат ему штурвал государственного корабля.
А дальше?
- Восторжествуют идеалы справедливости, народовластия...
- И с этим согласится господин Нуланс, посол Франции? И господин Бьюкенен, посол Великобритании?
И господин Френсис, американский посол? Вы убеждены, что они, захлебываясь от восторга, будут на седьмом небе оттого, что вложили свой капитал в столь рискованное предприятие? Может, они все-таки потребуют вернуть хотя бы проценты?
- Россия должна сама вершить свою судьбу. Я всегда был против принятия помощи извне, какая бы страна эту помощь ни предлагала, - нервно сказал Ружич.
- Неужели вам никогда не приходила в голову мысль:
почему Савинков так неразборчив в средствах, так всеяден?
- Он стремится к единству нации. Это стоит любого унижения. Он ходил на поклон к Плеханову, предлагал ему составить правительство. И не вина Савинкова, что Плеханов отверг этот благородный жест.
- Вот именно - жест, - тут же вставил Дзержинский. - Но я не удивлюсь, если Савинков в один прекрасный день пойдет на поклон и к зарубежным воротилам.
А может быть, это уже сделано.
Ружич зябко передернул плечами: ему стало не но себе от этих слов. Не потому, что они были неожиданными, а потому, что Дзержинский удивительно точно выразил те самые думы, которые одолевали и его, Ружича.
- Я не пророк, - продолжал Дзержинский, - но нужно ли быть пророком, чтобы предсказать то, что вас ожидает? Представьте: Савинков за рубежом, у тех политиканов, которые, возможно, вершат судьбами мировой политики. Он будет пытаться держать себя с достоинством, но это достоинство лакея. Участи попрошайки ему не избежать. Ткнув пальцем в карту, ему скажут: "Это наши армии..." Скажут о русских армиях, Ружич.
- Это было бы нашей национальной трагедией, - тихо промолвил Ружич.
Дзержинский умолк. Он словно бы забыл о Ружиче, о тех словах, которые им были только что произнесены.
"Прелюдия закончена, - мысленно подвел итог Ружич. - Теперь - допрос".
- Вы определили линию своего поведения в ВЧК? - спросил Дзержинский, как бы подтверждая предположение Ружича.
- Я не думал об этом.
- Напрасно. Вы многое знаете и можете нам помочь.
Придя к нам, вы станете другим человеком.
- Есть притча, - печально усмехнулся Ружич. - Соломон, окруженный семьюстами наложницами, задыхавшийся от роскоши и счастья, сказал: "Я убедился, что мертвые счастливее живых, а всех счастливее тот, кто не родился на свет".
- И есть такие мудрые слова, - парировал Дзержинский. - Когда человек думает о прошедшем, он опускает глаза в землю, но когда думает о будущем поднимает их к небу.
- Кажется, мне суждено смотреть только вниз, - отозвался Ружич.
- Кто знает... Право выбора принадлежит вам.
Ружич весь напрягся, когда Дзержинский произносил эти слова. Неужели председатель Чека верит, что он, Ружич, может стать другим?
- Человек рождается один раз, - с горечью вымолвил Ружич. - Это закон природы.
