Трепанация - страница 3
Всегда элегантно одетый доцент Гаврилов обращался не к кому-то конкретно, а ко всей группе студентов.
Эта ситуация была бы не так занятна, если не знать следующее. На одном из семинаров доцент Гаврилов высказал ряд соображений по вышеупомянутой теме, а именно: что первично – форма или содержание, и как они влияют друг на друга. Речь шла о форме и содержании государства. Однако универсальность категорий могла предполагать что угодно. Например, содержание личности определяет ее жизнь как форму бытия, или, напротив, бытие определяет содержание сознания.
Обсуждение проходило довольно вяло, как обычно, пока не встал Остров и не высказал совершенно противоположные Гаврилову мысли, ссылаясь при этом на мнения других ученых. Гаврилов, естественно, не согласился с ним. Во-первых, преподавателем был он, а не этот мальчишка. Во-вторых, за их спором наблюдала вся группа, и в конце концов… да кто он такой, этот Остров, что над ним все так трясутся, как над новым светилом!
Когда прозвенел звонок, многие поняли, что весь семинар прошел в диалоге между студентом Островым и доцентом Гавриловым. А это значило, что две-три двойки пролетели мимо цели.
Так вот, следующий семинар Гаврилов начал с уже известной речи. И опять второстепенный вопрос, мало относящийся к теме занятия, погрузил аудиторию в море слов, определений и категорий до самого звонка арбитра, который называется время.
Развязка наступила неожиданно и была сногсшибательна.
Остров вышел на крыльцо покурить, там уже стоял профессор Воробьев, седоватый лысеющий Сократ, с пронзительными серыми глазами и в вечно измятом костюме. Этому ветерану философии прощали всё, даже курение в аудитории во время лекции, потому что более авторитетного ученого на факультете философии не было. Было известно, что у него была молодая жена, бывшая его студентка, лет на двадцать моложе. Детей у них не было. По этой причине или по другой, но Воробьев относился к Острову как к своему ребенку, по-отечески мягко и снисходительно, хотя с другими был тверд и непоколебим.
– О, Ванюша, иди покурим. Что у тебя?
– Семинар был.
Следует заметить, что рядом стояли отдельным кружком сокурсники Острова и, естественно, слушали их разговор.
– Ну и как?
– Да уже второй семинар меня пытаются убедить в первичности содержания и вторичности формы применительно к государству.
В это время на крыльцо вышел Гаврилов, образовав третью группу из себя и своей гордости. Он как-то сразу понял, о чем идет речь.
– Какая ерунда. Это же понятно, что ты прав. Кто этот идиот?
– Да так, – смутился Иван.
– Ну ты ему все объяснил? Ты же умница.
Гаврилов исчез. А сокурсники Острова после этого случая подходили к нему перед сложным семинаром и просили задать преподавателю какой-нибудь интересный вопрос, чтобы на его освещение как раз ушло все время семинара.– Иван, вы слышите меня?
– Да. Все нормально.
– Ну, я рад. Все идет по плану. Как вы себя чувствуете?
– Нормально, нормально. Пить хочется.
– Сестра, смочите ему губы. Иван, придется потерпеть. Ты за рулем давно?
– Да. В общем, да.
– А что, дорога была скользкой? Что молчишь? Не помнишь?
– Нет.
– Он опять плачет.
– Да что с тобой, Иван? Что там случилось? Хотя нет, давай о чем-то хорошем. Тебе нельзя плакать сейчас. Елена Александровна, как там показатели?
– Всё в норме.
– Иван, так где ты работал? Я не понял.
– В университете на факультете философии. Заведующий кафедрой, профессор.
– Да ну? Такой молодой, и уже профессор. Профессоров у меня еще не было. Посмотрим, что у вас в голове.При подковообразных разрезах после рассечения кожи, подкожной клетчатки и galea aponeurotica образованный кожно-апоневротический лоскут относительно легко отделяется от подапоневротической клетчатки, а в височных областях – от фасции височной мышцы. Кожно-апоневротический лоскут отворачивают и под него подкладывают марлевый валик толщиной 2,5–3 см. Шелковой нитью прошивают край galea aponeurotica и натягивают над валиком откинутый лоскут мягких тканей. Валик до некоторой степени сжимает кровеносные сосуды основания лоскута, и кровотечение почти полностью прекращается.
