* * *
Ольга шла вдоль гранитного парапета, за которым текла речка. Эта речка - протока - впадала в другую речку, а уж та, своим чередом, - в море. Ольга трясла головой, черные, как березовый уголь, волосы падали ей на лоб густой челкой.
Ольга не заметила, как к ней подбежал Боба.
- Эй, ты! - крикнул Боба.
Она не услышала.
Боба дернул ее за рукав. Она остановилась и тотчас приняла оборонительную позицию.
- Не надо, - сказал Боба. - Меня уже били. - Боба повис на скамейке, как тряпка, и звук у него выходил изо рта со свистом, словно Боба испортился. - Полный комфорт. Тимоша теперь за тебя заступается... Тимоша осел. - После этих слов Боба вскочил со скамейки и огляделся. - Я в переносном смысле...
- Имя у него хорошее, - сказала Ольга. - Тимоша.
- Да Юрик он, Юрик. У него фамилия Тимофеев. Ты на меня злишься?
- Боба, я тебе прощаю. Я все-все прощаю. Я ни на кого не сержусь. Зачем? Злой бывает только глупость.
Все птицы в парке громко и удивленно пискнули, словно им открылось нечто великое. Они все разом повернули головки и посмотрели на угрюмую серую ворону, которая сидела на самом высоком дереве. "Кар-р-р", - сказала ворона и, в свою очередь, посмотрела на ястреба, который дремал высоко в небе на распластанных крыльях.
Боба уселся в небрежной позе - нога на ногу.
- Угадай, я умный или глупый?
Ольга сказала:
- Наверно, ты не дурак.
- Правильно.
- Тогда зачем ты все время кривляешься?
- Для балды. То есть для смеха. Без смеха кто я такой? Обыкновенный серый человек.
- И тебе все равно, над чем смеяться?
- Конечно.
Ольга уселась рядом с Бобой.
- Боба, только не врать. Если ты увидишь, что человек тонет, ты бросишься к нему на помощь?
- В зависимости от желания утопающего, - сказал Боба. - Если утопающий, кричит: "Помогите, помогите!" - я брошусь его спасать. Я прилично плаваю, не хуже Тимоши. Если утопающий молча тонет, зачем мне мешать ему? Может, он от этого удовольствие получает.
- Ну так вот, прощай, Боба. Я пришла сюда утопиться.
Боба захохотал.
- Нашла время. Сейчас вода холодная.
- Утоплюсь, понятно тебе? Возьму и утоплюсь в самом деле.
Что-то в Ольгином голосе насторожило Бобу.
- Я тебе утоплюсь! - проворчал он. - Я, конечно, наговорил тебе гадостей, но я не со зла. Я просто поторопился.
- Не уговаривай. Я все обдумала. Я не могу, чтобы меня каждый день изводили и надо мной издевались. Я не великий человек - мне рыжей нельзя быть. И я не актриса - мне нельзя красить волосы. И я не клоун - мне нельзя снять парик после работы. Но жить всю жизнь в тюбетейке я не желаю. Не хочу! Я решила: будет лучше для меня и для всех, если я утоплюсь. А теперь иди. Люди топятся в одиночестве. Передай привет всем... Ну, иди, иди.
Боба стоял перед Ольгой, переминался с ноги на ногу.
- Ну, чего не идешь?
- Можно, я посмотрю? Я никогда не видел, как люди топятся.
- Нельзя. Ты ведь не выдержишь - спасать бросишься.
- Я же сказал - не брошусь. Во-вторых, я простуженный.
- Все равно иди.
- Прощай, - сказал Боба.
- Прощай.
Боба пошел, и Ольга пошла, каждый в свою сторону.
Боба обернулся, крикнул через плечо, в его голосе прозвучала надежда:
- Ольга, не топись, а? Ты хоть и рыжая, но хороший человек.
Ольга вдруг бросилась на Бобу с кулаками:
- Убирайся! Уходи! Что ты ко мне привязался? Ну, уходи, тебе сказано. Люди топятся в одиночестве.
Боба закрыл голову руками и удрал в кусты.
Ольга села на парапет. Посидела немного пригорюнясь и позвала тихим печальным голосом:
- Боба, а Боба!
Боба стоял за кустом.
- Боба, а Боба! - еще раз позвала Ольга.
Молчание.
Гранит, синеватый с розовым, еще сохранял тепло. Вода в реке густого синего цвета. На ней листья красные и оранжевые.
- Пора, - сказала Ольга, растерянно шмыгнув носом. Она встала на парапет, посмотрела в воду. - Вода, почему ты молчишь? А собственно, почему ты должна со мной разговаривать? С предателями не разговаривают... - Ольга руки раскинула - ей, наверно, казалось, что именно так, с раскинутыми руками, топятся люди.
Боба за кустом заплакал, как грудной ребенок. Он захлебывался от горя. И утешал себя старушечьим голосом:
