Саныч пил пиво, слушал и удивлялся: что за нить-пила такая? Поднялся, подошёл к телевизору, потрогал.
– Говорю – следов не видно, можешь даже свет включить, – попивая пиво, сказал Федот.
И вдруг в полумраке Саныч увидел неподключенный шнур. Воткнул вилку в розетку, где-то даже опасаясь, что распиленный телик бабахнет. Но тот, конечно же, просто заработал.
– Ух, ты! – обрадовался Федот. – Показывает.
«Дело точно дрянь», – подумал Саныч, возвращаясь в кресло.
– Ты никого не видишь? – спросил Федот.
– В смысле?
– В кресле. – Федот кивнул на пустое кресло.
– Нет, не вижу. А ты?
– Дьявол там, – буднично ответил Федот. – Уже давно его вижу. Ты точно не видишь?
– Нет. – У Саныча аж холодок внутри пробежал. Он потихоньку передвинул острую открывашку с середины столика к себе.
– А я вижу. – Федот перевёл взгляд с кресла на столик. – И ещё, пробки крутятся…
Он, поставив бутылку на столик, взял пивную крышечку и начал её гнуть туда-сюда.
– Достала она крутиться, – сказал Федот. – И маляры эти на фиг тут не нужны.
– Нет там никого. Хочешь, глянем.
Они пошли.
– Точно никого, – проговорил Федот, глядя на стены с ободранными обоями.
– Вот и славно, – вздохнул Саныч, и они вернулись за столик. – Видишь ещё кого-нибудь?
– Дьявола. Он что-то записывает. У него есть особый журнал. – Федот кинул на пол порванную надвое пивную пробку и уставился на пробку Саныча. – И эта крутится. Видишь?
– Нет.
– А у меня крутится, – Федот взял в руки и принялся гнуть новую крышечку. – И дьявол смотрит. Притаился с ручкой в руке и смотрит. Наши имена написать хочет. Только он одни кликухи знает.
«Прям языческое поверье, – подумал Саныч. – Чтоб дьявол не записал в свой журнал пьяницу, у каждого алкаша должна быть кликуха».
Санычу пора было идти на вахту. Он, попрощавшись с Федотом, порвавшим и вторую крышечку, заскочил в соседний дом – к Балагуру, общему другу, и рассказал, что случилось.
– Одному ему дома оставаться нельзя, – заключил Саныч.
Тогда всё обошлось. Федота увезли в больницу. А четыре года спустя его каким-то ветром занесло на непонятную квартиру, где пьяный хозяин и зарезал Федота кухонным ножом.
6
Было уже 11:45. Саныч выключил звук телевизора, чтоб не слышать пожеланий президента.
«Иннокентий, Треска, давайте к нам скорей. А то одни на том свете Новый Долбаный Год отмечать будете».
Саныч достал ещё две стопки. Налил и накрыл их хлебом. Плеснул себе, чокнулся с «новенькими».
– Проводим Старый Долбаный Год! – сказал Саныч и, выпив, подошёл к табуретке, закусил гречкой. Странное дело. Водка его пока совсем не брала.
В 95-ом, осенью, к Санычу неожиданно заехали Иннокентий с Трескачёвым. Была пятница. И гости были удивлены, пройдя в прихожую и не услышав в квартире ничего, кроме бубнящего телевизора.
– А где сабантуй? – спросил Сергей Трескачёв.
– Сабантуй? – переспросил Саныч. – Ты о турецком султане?
– О балтийском рабочем, – сказал Иннокентий. – Где девичий визг и мужское «Карамба!»?
– Сами вы карамбы, – усмехнулся Саныч. – Чё в пакетах принесли?
– Три килограмма водки. Ну, и закусить, – сказал Треска. – А ты думал, мы с чекушкой в другой город попёрлись?
– Я знал, – потёр ладони Саныч. – Вот сейчас и будет Карамба!
Он взял у гостей пакеты и пошёл в комнату – сервировать табуретку.
Сидели тихо, душевно. Правда, в наивысшей лирической точке Саныч достал гитару и спел свою песню:
Выпьем по кружке портвейна,
Сырок со мной преломи;
Закурим потом папироски
Забудем с тобой про часы.
За окнами – ночка глухая,
По стенке ползёт таракан,
Срывается капля из крана
Последняя в полный стакан.
Эх, боль же моя ты кручина!
Эх, ночка ж моя ты тоска…
Сегодня у нас грустный праздник
Грузчика и моряка.
Налей же портвейн ещё в кружки
Пустую бутылку – под стол.
В тарелке скукожен огурчик
Пупырчатый он разносол.
Скрипят, скрипят половицы —
Иду за бутылкой другой.
В Португалии не известны
Ингредиенты такой.
За окнами ночка глухая,
Вьюга тоске подпевай;
Срывается капля из крана —
В стакане вода через край.
Отложим проблемы на завтра,
Забудем, что было вчера —
Сегодня у нас грустный праздник
Грузчика и моряка.
А после сидели тихо, не доставая соседей записями тяжёлой музыки. Вспоминалось всё самое хорошее и весёлое. Улеглись спать под утро. А, проснувшись к вечеру, похмелились парой рюмашечек – остатками с вчера. Да и сидели, отходя потихонечку, уставившись в телевизор, комментируя всё шутками-прибаутками. Позже наделали из иголок, спичек да бумаги дротиков. И метали их в нарисованную на картоне мишень. Дурачились, смеялись, бегали к мишени и обратно, чтобы вновь метнуть дротик.
