— Признавайся.
— Повторяю: тебя это не касается.
— Кара, хочешь повторения вчерашнего?
— И кого на этот раз собрался швырять об стену? — усмехается наказание.
— Да вот хотя бы того хлюпика-официанта, — киваю я на мимо пробегающего низшего с подносом под мышкой.
Сверкнув глазами, Светлая отвечает:
— У нас с ним было все то, что у тебя вчера с твоими подружками!
— То есть ничего.
— Как это ничего? — недоверчиво хмурится она.
— У меня с ними ничего не было. А ты не уходи от ответа, — тихо рычу я и все-таки, не сдержавшись, хватаю ее за запястье.
Но Дерзкая вместо того, чтобы вырвать руку, как это привыкла делать, вдруг вскидывает глаза, и ее лицо резко бледнеет. Я оборачиваюсь, умоляя всех богов и Йоргов, чтобы это был не да Коста.
К счастью, это не Светлый. К несчастью, к нашему столику, приторно улыбаясь, приближается Ханар Морена.
Он не один, вместе со своей семейкой. Его отец, посол Делеса, консерватор до мозга костей, редко бывает дома, почти все время проводит в Грассоре. Ханар мотается по странам, как и его мамаша-низшая. Пренеприятнейшая баба. С мужем она забитая мышка, не смеющая сказать ему даже слово. Зато со слугами ведет себя так, будто они не люди. Помню однажды на приеме в посольстве мне довелось стать свидетелем одной отвратительной сцены. Сонора Морена отхлестала по щекам официантку за то, что та случайно пролила ей на платье бокал шнайса.
Психопатка.
Все трое ненавидят моего брата и надеются, что перемены не коснутся Грассоры, ведь за Грассорой может настать черед и Делеса. Хотя старший Морена мог бы быть лояльнее к Светлым. Если вспомнить, скольких фей он уже оттрахал и скольких еще собирается.
Аппетиты что у отца, что у сына одинаковые.
— О, какие Темные! Решили вырваться на выходные из Грассоры?
— А ты храбрый. — Я подаюсь вперед, не сводя с Ханара взгляда. — Не думал, что решишься приблизиться.
По правилам приличия надо бы подняться, но, боюсь, если я поднимусь, Ханар ляжет.
— Тебя все никак не отпустит? — Он криво усмехается, машинально оглядываясь.
На папочку.
Не Темный, а тряпка.
— Ханар, о чем это вы? — растерянно улыбается сонора Морена, худосочная жертва подтяжек и бесконечной диеты.
— Ваш сын использовал мою подругу и чуть не убил ее, — будничным тоном отвечает Кара.
Коварная. Всю семейку укатала одной короткой фразой.
— Глупости! — с пухлых губ соноры-вешалки срывается нервный смешок.
— Вы говорите о ком угодно, но только не о моем сыне, — с непоколебимой уверенностью в голосе заявляет посол. — Ханар никогда не переступал закон.
— Похвальный оптимизм.
Или скорее идиотизм.
— Ты тоже так считаешь, Ханар? — продолжаю я, жалея, что он не плавал вчера вместе с нами.
Вот кому бы я с удовольствием врезал. Бил бы, пока кулаки не посинели.
— Я хотел всего лишь поздороваться. Жаль, эта девка тебя окончательно испортила.
А вот это он зря.
Со своего места поднимается отец Кары. Он выше Ханара почти на голову, крупнее и шире в плечах. Под его взглядом Морена весь аж сжимается, становясь еще более мелким и жалким.
— Вы говорите о моей дочери, — ровно произносит де Ларра, но при этом с такой интонацией, что даже мне становится не по себе.
Ханар теряется. Морщась, опускает взгляд, и на помощь тут же приходит его папаша.
— Прошу простить нас, не будем вам мешать.
Обменявшись взглядами, мрачными и колкими, старшее поколение Темных расстается полюбовно. Морена уводит семью в другой конец зала, Эдвард возвращается за стол и сразу набрасывается на дочь:
— Ничего не хочешь объяснить? Когда это Ханар Морена успел стать твоим врагом?
— Когда воспользовался Джен, чтобы подставить Ксанора и бросить тень на его брата.
Видно, что Каре тяжело даются воспоминания, поэтому про дебильный план Морены рассказываю я. Де Ларра слушают, не перебивая. Только Эдвард с каждой минутой все больше мрачнеет, а Амелия становится все бледнее.
— Боги, ты ведь тоже могла пострадать! — наконец выдыхает она.
— Но ведь не пострадала. — Кара мягко касается ее руки, чуть сжимая дрожащие пальцы. — Я большая девочка и могу за себя постоять.
— И я тоже не дам ее в обиду, — обещаю я, но почему-то мои слова им не нравятся.
