В конце девяностых в Инском доме инвалидов жилось очень даже неплохо. И с уходом худо-бедно наладилось, и работа шла хорошо, и подруга Лена Медведева рядом, но… Но по вечерам на меня снова наваливалась тоска. И душу грызла душу мысль о том, что не здесь мое будущее, не здесь… Не в Инском доме и не в Белово. Ощущение, что я не в том месте, где мне надлежит быть, точило сердце… И подтачивало здоровье, которым я и без того обижена.
Да еще начались проблемы с Ольгой. Она оказалась гипертоником, об этом умолчали, когда ее забирали из Бачатского ПНИ, а в Инском доме все открылось. Уход за мной, тяжелой колясочницей, не лучшая трудовая деятельность для гипертоника. Частое повышение артериального давления привело Ольгу к микроинсульту, слава Богу, все обошлось. Я испугалась, поняла, что рано или поздно ее постараются сбагрить назад в Бачатский ПНИ. Ведь в Инской дом набирали физически здоровых людей, там надо было серьезно работать. А Ольга по состоянию здоровья не тянула на то, чтобы вставать в шесть утра и идти мыть лестницу, а потом еще и мне помогать. Я смотрела на нее и задавала себе вопрос: смогу ли я позволить спихнуть человека туда, где ему было плохо? Ведь Ольга с такой радостью вырвалась оттуда и совершенно не хотела возвращаться обратно.
И я сделала свой выбор – помогла Ольге остаться в Инском. И не жалею об этом, несмотря на часто возникающие проблемы с уходом за мной. Если бы я согласилась отправить ее назад, вопреки желанию и мотивируя слабым физическим состоянием, это было бы предательством. Я бы сама себе этого не простила бы. Уж я-то знаю, каково испытать предательство близкого человека, а я у Ольги была самой близкой. Ольгина мама умерла, когда той было два года, а отец, выйдя из тюрьмы где-то в семидесятых, периодически брал дочку в гости, но в начале восьмидесятых он умер. Я никогда не расспрашивала Ольгу, за что он был осужден, если бы она хотела, рассказала бы сама. У неё были двоюродные сестры: одна в Магадане, другая – в Кемерово. Но они никогда не виделись с Ольгой, только присылали ей открытки и иногда деньги на праздник.
* * *
Да и вообще, как можно выкинуть живое существо туда, где ему будет заведомо плохо… Я не могла выставить вон даже изрядно досаждавших мне Ольгиных кошаков. Ольга – страстная кошатница, любую кошку на улице накормит, все стены и шифоньер залепила картинками, где кошки фигурируют в разных видах и позах.
Когда её привезли в Инской, Ольга отметила, что в некоторых комнатах обитают кошки, и ей тоже захотелось обзавестись мохнатым другом. Валюха дала нам котенка, обещавшего вырасти в пышного дымчатого сибирского кота. Назвали мы его Мишкой в честь моего литературного героя «волшебника Мишуты». В нём было что-то медвежачье – плотного телосложения, временами неуклюжий.
Как-то раз сижу за машинкой, вытюкиваю очередной рассказ, и вдруг Мишка испускает дикий вопль. Орет как резаный. Поднимаю голову и вижу, что Ольга, зажав Мишку под мышкой, держит его над раковиной и трогательно моет ему попу под краном, причем с мылом. Пытаюсь ее осадить на языке глухонемых, мол, ты что делаешь, котов же не моют, они сами вылизываются! А Ольга отвечает мне знаками, что Мишка лижет свою попку, а этого делать нельзя, там инфекция, и Мишка может заболеть. С огромным трудом удалось убедить Ольгу, что у кошек своя гигиена, кошачья – оказалось, что она не знала этого к своему возрасту.
Мишка вырос в здоровенного котищу, и его пришлось отдать в хорошие руки. Слишком хлопотно стало держать в доме инвалидов – повадился бегать в подвал, оттуда возвращался с блохами и болячками. Только выведешь их, как он снова в подвал по зову кошачьей души.
Потом, стосковавшись по родственным мохнатым душам, Ольга выпросила у Валюшки еще одного котенка – так появился черно-белый Васька.
Однажды Ольга ушла на работу, забыв его покормить. А на нашем столе, как на грех, стояли две порции супа-ухи в тарелках, прикрытых сверху вторыми тарелками. Мало кто из кошачьих устоит перед таким соблазном. Васька проорал минут пять, усек, что кормить его не собираются, вскочил на Ольгину кровать, добрался до тарелок, аккуратно сдвинул носом верхнюю и принялся лакать уху, урча от наслаждения. Если б я могла передвигаться, оттащила бы Ваську за шкирку. И уж конечно бы накормила его. Попыталась договориться с Васькой по-доброму: лежу и взываю к Васькиной совести. А Васька в точности как его тёзка из басни Крылова – «слушает да ест». Я перешла к угрозам – давай, давай, ешь Ольгин суп, вот она придет, и ты получишь тапком по одному месту!
