– А чем тогда считается тело – юридически? – спросила Марина.
– Тело относится к классу отходов трансформации.
– Петр Максимович, а вы не знаете судьбу вашего… – она на секунду замялась, – вашего "отхода трансформации"?
– Нет, – ответил Жуков после короткой паузы. – Я с ним потом не встречался.
Выходя из аудитории, Андрей услышал обрывок разговора "адмиралов":
– Бальзам Льюиса насколько эффективен?
– Процентов восемьдесят, может, восемьдесят пять.
– А с остальными бородавками что делают?
– Есть разные средства. Лазером, например, выжигают. Или кислотой. Дедовский способ, но помогает.
В коридоре он немного подождал, а потом появилась Марина.
– Привет!
– Андрюша, здравствуй! Ты что здесь делаешь?
Она направилась к выходу, Андрей тоже.
– Странный вопрос. Наверное, то же, что и ты, – теряю время. А у тебя что, двойняшки?
Марина остановилась, посмотрела на него и негромко сказала:
– У меня детей нет.
– А-а… а как… – начал Андрей и замолчал. Он вспомнил пятилетней давности сплетню, ходившую по факультету: отец Марины – зам руководителя какого-то средней руки ведомства. Сейчас ему пришло в голову, что она собралась трансформироваться по блату. Это было очень неприятно.
Страна уже несколько десятилетий жила в условиях стопроцентной коррупции, с которой никто не боролся, ибо бесполезно. Редкие выступления депутатов на сессиях ничьего внимания не привлекали: все знали, что за них тоже заплачено. Несколько поколений выросло, зная, что в любом государственном учреждении за всё нужно платить – за исключением тех случаев, когда платили не за что-то, а просто в силу традиции. Как чаевые официанту. К такому порядку вещей привыкли, но при этом все понимали, что страна живет неправильно.
Разрешения на трансформацию никто поначалу не рассматривал всерьез в качестве повода для взяток: слишком мало было желающих. А когда их стало много, уже успела сложиться система, где решение принимала группа сотрудников ИМЧ. Попытки заинтересованных ведомств вмешаться в процесс пресекли на самом верху.
А ученые не привыкли получать деньги просто так, за занимаемое место. Умение брать взятки, глядя на дающих честными глазами, вырабатывается поколениями, как сознание дворянством своего благородства; недаром же дети госслужащих традиционно идут в госслужащие. Ну, а дети ученых – в ученые, и так же поколениями у них устоялось, что за всякие полученные деньги надо сделать какую-то, пусть номинальную, работу. Ее они и делали на курсах подготовки. А сама процедура допуска к трансформации была простой и прозрачной: нет ограничений по возрасту и числу детей – пожалуйста, есть ограничения – извините.
Существование этой простой и ясной системы в безнадежно коррумпированной стране никого, конечно, не поднимало на борьбу против взяток, а просто показывало всем: можно жить по-другому! И вот, получается, сюда тоже проникла ржавчина…
– "А как" – это ты о чем? – услышал Андрей. Он не решился прямо спросить: "А как ты собираешься, по блату?" В конце концов, всё это лишь слухи, не более. Вместо этого он спросил:
– А как ты вообще попала сюда, на курсы?
Марина пожала плечами:
– Так ведь разрешение не требуется. Курсы свободные, заплати и ходи.
– А свидетельство? Оно, если не знаешь, действует год, а потом всё по новой. Ты что, рассчитываешь успеть за год?
Марина снова пожала плечами и ответила с вызовом:
– Я, в отличие от некоторых, превращаться не собираюсь.
Андрей закрыл рот только через несколько секунд.
В принципе, поступок в ее духе. Она всегда удивляла окружающих, причем не нарочно – как-то само собой получалось. Андрей помнил, как удивила его в свое время новость, что Марина верующая, и даже, как выразился один знакомый, "активно верующая". В отличие от большинства, которое, например, в вопроснике переписи, в разделе "Вероисповедание", не задумываясь, отмечает строку "православный" просто потому, что если не отметить ничего, то компьютер не примет форму. А слово "атеист" из нее давно убрано, как "против всех" из избирательных бюллетеней. И если при этом чуть ли не с детского сада вдалбливают, что русский – значит православный…
