Глеб кончиком ствола раздвинул мешающие видеть ветви. До моста было ярдов сто по прямой. Там, впереди и внизу, кипела работа: матросы и мастеровые тащили на веревках гранитные бордюрные камни, вывернутые с обочин, и складывали из них стенку поперек полотна моста – так, что только сбоку, у перил, оставался узкий проход. А между пилонами, у самого въезда на мост, наготове было еще кое-что: две секции решетчатых перил, скрепленные как-то одна над другой, в любой миг могли быть развернуты поперек моста и так закреплены, и тогда… тогда без пушек тут делать нечего, подумал Глеб. Рядом нервничал Дабби.
(Вряд ли бы он нервничал сильнее, если бы знал, что два других отряда не придут и никакого штурма не будет. На своих маршрутах они попали в хорошо подготовленные засады и были частично перебиты, частично разоружены. Лишь нескольким волонтерам удалось вырваться и скрыться. Отряду Дабби просто повезло: взвод мятежников, брошенный против них, столкнулся с какой-то группой вооруженных мужчин, рассеял ее – и, сочтя задание выполненным, удалились допивать. Кто были эти мужчины – сказать трудно. Так или иначе, но отряд Дабби ускользнул из-под удара. Засады были организованы лейтенантом Виндамом, который на самом деле был далеко не Виндам и давно уже не лейтенант. Если бы Глеб увидел его там, на рынке… если бы не-Виндам был в макинтоше и котелке… если бы было светло… но было темно, не-Виндам носил ополченческую форму, а Глеб целовался с Олив и потому, конечно, никаких опознаний и разоблачений не состоялось. Что же касается Дабби, то он больше всего на свете боялся своим действием или бездействием подвести кого-нибудь из тех, кому пытаешься помочь. Были у него в жизни такие случаи… Если же Дабби оказывался предоставлен сам себе, он становился решителен и бесстрашен.)
Прошло полчаса сверх условленного срока. Сигнала к атаке не поступало.
– Господин лейтенант, – сказал Глеб и вдруг испугался: так громко прозвучал голос. – Господин лейтенант, они не придут…
Дабби повернул к нему несчастное лицо:
– А если?..
Глеб покачал головой.
Тех, на мосту, было человек сорок…
– Давайте сделаем так… – зашептал Глеб; мрачный восторг охватил его. – Сделаем так: я проберусь на мост, вон туда, видите, где у них повозки повалены? Проберусь туда и начну стрелять по ним, по этим… а вы тогда – отсюда, и им не скрыться, не спрятаться…
– Не сходи с ума, парень, – сказал Дабби. – Их – вдвое…
– Они разбегутся, – упрямо сказал Глеб. – Они-то не знают, сколько нас.
Поползли, прислушиваясь, еще двое волонтеров: молодой джентльмен с короткой шкиперской бородкой и сорокалетний примерно мужчина богемного вида.
– Вот, – пожаловался Дабби, – парень предлагает атаковать. Безумие…
– Да нет же, – помотал головой Глеб. – Я действительно могу пробраться куда угодно – и туда, в тыл к ним, тоже… А если несколько стрелков останутся здесь, то мост будет под перекрестным огнем.
– Так как же ты сумеешь?
– Ну… я сумею: Это как в цирке, знаете? Человек-невидимка. Я учился, я смогу. Но – только один.
– Ладно, допустим… А потом? Нас выкурят точно так же…
– Мы закрепимся на середине моста, и там без пушек они нас не возьмут.
– Хм… – Дабби долго и пристально смотрел на него. Потом вдруг решился. – Хорошо. Сделаем так.
– Мне нужно минут двадцать, чтобы дойти. Может быть, полчаса. Начинайте по моему выстрелу.
– Ладно, парень. Смотри не поскользнись…
И Глеб попятился назад, чувствуя, как отяжелело и затекло все тело. Наконец он достаточно удалился от других. Встал на ноги. Ноги дрожали. И тогда пришел страх – впервые за эту ночь.
В наружную дверь несколько раз ударили чем-то тяжелым, снова посыпались стекла, в ответ с крыши ударило несколько выстрелов – и на время все стихло. Сайрус, прижимаясь спиной к простенку, подался к выбитому окну, выглянул – и тут же очень быстро поднял руку с револьвером и дважды выстрелил вниз, и отпрянул. Снаружи завопили, ударил винтовочный выстрел, потом еще несколько. Зазвенела и закачалась люстра, осколки хрусталя разлетелись по комнате. Светлана зарядила последний револьвер, собрала в кучу стреляные гильзы – зеленые картонные стаканчики с медными донышками, воняющие остро и зло. И вновь раздались удары и стрельба внизу, потом вдруг часто-часто захлопали выстрелы за углом и тут же – под окнами. Сайрус напряженно всматривался в то, что происходит снаружи. Рука его, напряженно изогнутая, подрагивала. Ствол револьвера смотрел в потолок.
