Потом Глеб будто бы задремал, Светлана подхватила Билли и вышла в холл. Полковник сидел в разлохмаченном, как старый веник, плетеном кресле. Увидев Светлану, он встал.
– Присаживайтесь, леди. Что сказал доктор?
– Что нужна операция.
– Черт! – полковник ударил кулаком по бедру. – Как раз в тот момент, когда возникли настоящие проблемы!..
– А до сих пор, значит?..
– До сих пор, прекрасная моя, были детские шалости и мелкий дождик. Да когда же оно кончится, это невезение…
– Я бы назвал это иначе, полковник, – Глеб стоял в дверях. – Вы получили какие-то особые известия?
– Вот, прочтите, – полковник подошел к нему и подал бланк телеграммы.
Глеб прочел: раз и еще раз.
– Больше месяца назад, – сказал он. – Я как раз плыл домой.
– Да, – сказал полковник. – Они уже, очевидно, на месте.
– Или на подходе.
– Все равно. Мы ничего не сможем… просто не успеем.
– Вы так думаете? – Глеб посмотрел на полковника, потом на Светлану, и она вздрогнула: глаза у него были безумные. – Есть один способ – и кто мы будем, если не попытаемся? Кто, а?
– Я ничего не понимаю, – судорожно сказала Светлана.
– Олив похитили, – сказал Глеб. – Один человек. Который…
Полковник подхватил его и удержал.
Каин вел ее по бесконечно длинной подрагивающей доске, придерживая под локоть. Сам он легко ступал по воде, по крови дракона, лишь изредка замирая как бы в поисках равновесия: когда доходила волна биения. Черный человек вдали молча стоял и смотрел на них, и никак нельзя было понять, что он видит перед собою…
«Буря» вошла в городок по всем четырем дорогам. Бойцы спрыгивали с грузовиков, высыпались из БМД, врывались в дома. Стреляли в воздух, и этого было достаточно. В городе не было ни одного солдата, полицейские – люди пожилые и все понимающие – бросили карабины и подняли руки. Отстреливаться попытался только какой-то постоялец гостиницы. Однако, когда разнесли в щепы дверь и ворвались в номер, никого там не нашли. Окно было распахнуто…
С собой у них была высохшая буханка хлеба, три жестянки супа «Гленн Кук» и стеклянная банка сливового джема – все, что нашлось в кладовой гостиницы. Кроме того, Глеб набрал большую бутыль кипяченой воды из титана. Он наливал воду, а в холле за приоткрытой дверью переговаривались солдаты. Он многое понял из этого разговора. Не зря старались, с жестокой радостью подумал он. Полковник с револьвером в руке неслышно дышал рядом…
Потом послышалась возня, что-то тяжелое втащили в холл и бросили на пол.
– Живучий, пидорюга, – сказал кто-то. – Хули мы с ним таскаемся?
– Будто ты таскаешься, – фыркнул другой. – Трактор возит, Котя носит.
– Может, он знает чего, – третий голос. – Должен же кто-то…
– Тогда не надо было Степана мочить. Степа-то уж точно все знал.
– А у Адлера всегда так. Сначала взорвет, потом насыпать начинает. Мне корешок рассказывал, еще по Афгану его знал…
Глеб хотел было выглянуть и посмотреть, о ком идет разговор, но полковник не позволил.
Аресты Макнеда и министров произведены были быстро и четко, будто многократно отрабатывались на полигонах и тактических занятиях. Особые полицейские роты, выпестованные Парвисом как бы для обеспечения заготовки продовольствия на зиму, но никогда никуда не направлявшиеся, поскольку заняты были какими-то таинственными делами, соваться в которые посторонним было опасно (поговаривали о некоем золотом займе, который якобы создали и контролировали особисты), – молниеносно разоружили охрану, заняли Дворец Труда (так теперь назывался бывший президентский), порт и телеграф, а чуть позже, к полуночи, без выстрела вошли в казармы столичного гарнизона. Утром вышел официальный бюллетень о изменениях в составе правительства…
И, хотя все всё понимали, никаких комментариев не последовало.
Сэр Дэвид Джеуб Парвис стал президентом Мерриленда…
Казалось бы, все хорошо – но сообщения с севера Острова, отрывочные и противоречивые, были крайне неутешительны, и Парвис чисто интуитивно опасался настоящих бед.
Вид Порт-Блесседа с моря поразил Сайруса. Когда-то бурлящая, как центральная улица большого города, гавань стала похожа на заброшенную усадьбу. Из воды косо торчали черные мачты; местами затопленные корабли не затонули до конца и выступали то округлым бортом, то угловатыми надстройками. Облака были настолько низкими, что даже Столовая гора у входа в гавань тонула в них. Сыпался мелкий редкий дождик. Катер еле-еле пыхтел, в топке горели мокрые дрова – собранный вчера по берегу плавник.