Знал бы ты, мальчик, каких сил и средств стоило эту войну раскочегарить, подумал Туров. Знал бы ты!..
– Не будем заниматься ерундой, – сказал он вслух. – И не потому, что это невозможно – хотя это именно невозможно! – а потому, что не менее бессмысленно, чем мой первоначальный план. Хотя бессмысленность эта и не столь очевидна… – Болтаю, подумал он. – Короче, приказ следующий: готовиться к маршу. Карты с указанием маршрута получите у начальника штаба. Протяженность маршрута по дорогам – пятьсот пятьдесят километров. Не исключено, что идти придется с боями. Хотя – хотелось бы этого избежать… Готовность – в десять ноль-ноль. Майоров Баглая и Демченко прошу задержаться…
Баглай был разведчик, а Демченко – пилот вертолета, а разведка сейчас стоила всего остального.
Красная линия на карте упиралась в заброшенный замок на высоком берегу Агатового моря, а по ту сторону это была станция Ерофей Павлович…
Корвет «Князь Сокальский», стоявший на якоре в тихой закрытой безлюдной бухте милях в двадцати к северу от поселка Хеллдор, был захвачен внезапной атакой на рассвете пятого августа. Стоял молочный туман, и часовые заметили лодки лишь после того, как на борт полетели абордажные кошки. Минута ожесточенной перестрелки – и разоруженные офицеры оказались запертыми в кают-компании, а матросы – в носовом кубрике. Может быть, сопротивление было бы гораздо более длительным, жестким и даже успешным, но сбивало с толку то, что нападавшие были не вполне обычны: на всех – маскарадные маски, на многих – клоунские балахоны и колпаки, кто-то просто голый, разрисованный с головы до пят… как драться с такими? Как драться с хохочущими женщинами в перьях? С лилипутами и горбунами?
Полчаса спустя замок щелкнул, дверь открылась, и в круг смущенных офицеров вошел Дэрин Фландри – веселый, энергичный, румяный.
– Господа! – возгласил он по-русски без малейшего акцента. – Я прошу прощения за этот небольшой инцидент – и прошу вас передать мои самые искренние и горячие извинения и благодарности Глебу Борисовичу. Счастливо оставаться. Можете нас не провожать.
– И кто вы есть на самом деле? – мрачно спросил капитан Стрыйковский.
– Леонид Самсон, к вашим услугам. Леонид Самсон – и даже можно добавлять «тот самый». А мистер Фландри умер, к несчастью… как раз сегодня сорок дней бедняжке, он очень страдал. Я предлагаю помянуть его душу.
– Вы бы не ерничали… – капитан, не сходя с места, как-то навис над лже-Фландри.
– Помилуй Бог! Я и не думаю ерничать! Дэрин был прекрасным человеком: честным, порядочным, целеустремленным, Он умирал у меня на руках и просил: вручить книги господину Марину, вручить ему книги… С последним вздохом вырвалось у него: «Книги!..» Я исполнил его волю… другое дело, что теперь мне приходится забрать собственный подарок, это не слишком порядочно, но я ведь и не Фландри, а Самсон, так что мне можно. Этот сундук – он ведь не имеет ценности сам по себе, а лишь помогает владельцу стать тем, кем он должен стать. Впрочем, мне пора. Еще раз – мои извинения…
Он выскользнул из кают-компании, а потом проследовал по коридору в сопровождении жутковатого эскорта: огромного горбуна с руками до палубы и угольно-черной, блестящей и тонкой, будто вытянутой из расплавленного стекла, женщины под подволок ростом, одетой лишь в патронташ и кожаный пояс с десятком узких ножей к ножнах.
– Во! – гулко изумился боцман Чижик. – Бабу ваксой обмазали. Ваше благородие, зачем?!
– Водятся такие, – сказал капитан. – В Мерриленде, в горах, на юге – целые, говорят, деревни таких. Игра природы…
Бойки с орудий скручены, прицелы сбиты. Кабестан заклинен, шлюпки качаются грустно, как селедки на крючке: половина талей обрезана. Пахнет угольным дымом: где-то в тумане нападавших дожидается пароход…
Из каюты Глеба было вынесено все, включая салфетку со стола. Вместо салфетки лежал конверт с надписью: «Господину Марину лично. Прочих просим не беспокоиться»
И – воткнут длинный узкий нож…
Матрос Иванько, получивший удар абордажной саблей в живот, умер два часа спустя. Остальные раненые, числом шесть, тихо лежали в лазарете. Ошеломление не проходило.
