– Я американка, – весело подмигнув, представился один.
– А я брешь, – скорчив мину, признался другой.
– Брешешь! – отреагировал Антон и расхохотался так заливисто, так молодецки, что парк и трамваи-оборотни исчезли в один момент.
***
Наутро, перед тем как сбежать на работу, Антон с какой-то нелепой бравадой вспоминал прошедший день. Во как! И напился, и женой овладел чисто по-мужски, безо всяких сопливых прелюдий. И засуньте свою камасутру сами знаете куда!
А голова пылает и кружится, как у того мальчика на некрасовской фабрике. Когда Антон читал этот стишок в школе, то искренне недоумевал, почему несчастный мальчик не сбежит, послав подальше колесо и мастера? Как сам Антон с приятелями-лоботрясами сбегал с географии или с физ-ры.
Никто же мальчика цепями не приковывал. Во всяком случае господин Некрасов ничего такого не сообщал. Еще Антон представлял себе почему-то, как поэт стоит рядом с этим мальчиком и наблюдает за его каторжным трудом, чтобы все, значится, в деталях и красочно изобразить. Может, даже на стульчике сидит и на коленях держит тетрадочку. И плачет, как поручик Ржевский в анекдоте про маленькую девочку, которая за пять копеек готова была на все.
Такие несвоевременные по тем, советским еще, временам мыслишки закрадывались в его голову, но Антон ими не делился – чувствовал, что не доросла до них еще широкая публика. Сейчас-то он понимал, как нельзя лучше, что быть привязанным-то не обязательно! Бывают такие оковы, которых вроде и не видно, но держат они лучше, чем самые крепкие цепи из закаленной стали.
И кстати, о птичках… То есть о "колесах". Был ведь уже эпизодик в его недолгой и скудной биографии. Вспоминать о нем Антон не любил, но, с другой стороны, именно с ним, с неприятным этим эпизодом были связаны самые интимные его, в том, что касалось Риты, воспоминания.
Он тогда уже свыкся с тем, что Маргарита не обращает на него внимания и вспоминает только тогда, когда надо сходить за выпивкой или проводить после вечеринки какую-нибудь Ритину непривлекательную подругу (красивых приятельниц в Ритином ближайшем окружении не было – Антон подозревал, что не случайно).
Неудачливый поклонник засыпал и просыпался с образом Маргариты Луцкой перед глазами. По вечерам он представлял себе, как они с Риткой едут отдыхать за границу и Рита потрясена его щедростью и обаянием или как он страшно заболел, а Ритка приходит навестить и потрясена его мужеством перед лицом смерти…
Эти истории обрастали подробностями, усложнялись, а в финале он непременно сливался с Ритой в экстазе. Жили они долго и счастливо. И всегда кончали одновременно.
Антон привык жить в мире призраков. Соседи по коммунальной квартире орали, что он "ходит вечно как пьяный" и забывает гасить свет "в местах общего пользования".
Раздвоенность, привычка скрывать свои мысли и чувства стала его второй натурой.
Он проводил время с приятелями, которых ненавидел и которые об этом даже не догадывались… Он страдал от отсутствия денег, но порой ему доставляло какое-то извращенное удовольствие пить за счет друзей, которых он в грош не ставит, а они об этом и не догадываются. Иногда ему казалось, что Игорь не может не почувствовать его злости, но тот ничего не замечал.
Но совсем невыносимо стало после того, как Маргарита вернулась из Франции. Она привезла с собой какой-то новый запах, сводивший Антона с ума. Ему казалось, что так пахнет заграница, где он никогда, в отличие от обеспеченного сына чиновных родителей Игоря и спортсмена Витьки, не был…
***
– А знаешь, почему у нас на метрострое, когда чего-нибудь такое тяжелое вниз в ствол бросают, кричат не "берегись", как все простые, не связанные с подземкой граждане, а кричат "алё"! Не задумывался никогда?
Метрополитеновский смотрел лукаво.
Он был какой-то взъерошенный… и совершеннейшим образом напоминал улыбчивого артиста Калягина из ранних киношных его работ, где был он еще молодой, толстый и по-доброму более веселый, чем грустный. Грусть – она ведь с возрастом приходит.
Веселья убавляется в человеке, а грусти прибавляется.
– Ну и почему? – спросил Антон.
