Впрочем, слова «быстро» и «легко» следует понимать здесь лишь в их относительном значении: прошло больше десяти лет, прежде чем среди нескольких сотен выращенных учеными телят появился первый отпрыск с типичными фамильными чертами турьего рода.
Берлинское стадо туров погибло во время войны, но мюнхенское сохранилось. У быков теперь совсем турья черная масть с белой полосой вдоль по спине, такие же большие, острые и прямые рога. А коровы и телята гнедые – значит, мюнхенские генетики добились самого трудного: полового и возрастного диморфизма, то есть разной окраски и внешности самок, самцов и детенышей.
Принято считать, пишет профессор В. Г. Гептнер, что «восстановленный» тур лишь чисто внешне копирует вымерший оригинал. Однако, говорит он, этот отсутствующий у всех домашних пород диморфизм не позволяет ли «здесь видеть уже нечто большее?»
Во всяком случае, фотография «восстановленного» тура и изображение аугсбургского оригинала так похожи, что, взглянув на них, каждый скажет, что это два портрета одного и того же животного {27}.
Сумчатая собака с волчьей головой
– Сэр, мы поймали его.
– Кого?
– А тигра или гиену, как хотите, так и называйте. Гаррис вскочил, бросив свои расчеты.
– Гиену?- закричал он.- Тигра?
– Да, гиену или тигра,- спокойно отвечал траппер, теребя шляпу в красных руках.- Она там: попала в капкан. Мы убили кенгуру и положили мясо вокруг. Ну, гиена и пришла. Попалась…
– Так идем же скорей!
– Как будет угодно.
И они зашагали по узкой тропинке. Она вела в горы, в самые джунгли.
«Гиена или тигр» метнулась от них, но железные челюсти капкана удержали ее. Тогда она закричала странным каким-то криком, похожим на сиплый гортанный кашель. Жалобно кричала. И притаилась. Ее ясные карие глаза смотрели на людей без злобы, бесстрастно, словно не видели их. У нее была голова волка с огромной пастью, которая открывалась очень широко. «Как у крокодила», – вспомнил Гаррис, что рассказывали охотники. Тело серо-бурое, тоже вроде бы собачье, но с полосами. Шестнадцать темно-шоколадных полос, и все поперек спины, самые широкие и длинные у хвоста.
Гаррис – он работал в Тасмании топографом – был неплохим натуралистом, но такого зверя еще не встречал, хотя и много слышал о нем: разные слухи ходили о гиенах и тиграх среди местных пастухов и охотников. Ученые же об этом звере еще ничего не знали.
Гаррис, как умел, зарисовал тасманийского «тигра» и в 1808 году описал его в научном журнале под названием Thylacinus cynocephalus, что означает в переводе на русский язык: «сумчатая собака с волчьей головой». Теперь этого зверя называют обычно сумчатым волком, или тилацином.
Многие сумчатые животные Австралии очень напоминают некоторых млекопитающих Старого и Нового Света, хотя и не состоят с ними в слишком близком родстве. В Австралии есть, например, свои белки-летяги и крысы (сумчатые, конечно), свои куницы и хорьки, землеройки, сони, тушканчики, сумчатые кроты, сумчатые барсуки, сумчатые муравьеды. Эти сумчатые двойники настоящих белок, крыс, куниц, кротов очень напоминают заморские «оригиналы». И не только повадками и образом жизни, но нередко и внешностью, вплоть иногда даже до характерных пятен на морде, груди или хвосте.
Так и сумчатый волк, или тилацин, похож на обычного волка. Правда, он полосатый, да и задние ноги у него чересчур «подлыжеватые», как говорят собаководы: плюсна стоит не отвесно, а косо, подогнута вперед, отчего сумчатый волк, когда ходит, часто опирается на пятку (скакательный сустав). Он и «пальцеходяч», как почти все звери, и стопоходяч, как медведь или барсук. Поэтому и следы у него не по росту крупны. Кроме того, у тилацина не шесть резцов, как у собак и волков, а восемь, а в костном небе черепа слишком большая щель. Есть, конечно, у него немало и других отличий от настоящих волков: главное из них, конечно, – сумка на брюхе, в которой полосатые волчицы вынашивают своих детенышей. Сумка открывается не вперед, как у кенгуру, а назад. В ней две пары сосков: это значит, что щенков у тасманийского волка может быть только четыре или меньше. Но не больше, потому что каждый, как родится и доберется до сумки, сейчас же хватает сосок и висит на нем, не отрываясь, пока не подрастет.
