Выйдя на палубу, я случайно оказался как раз у правой кормовой 6-дюймовки и сразу понял, почему она так своевременно перестала стрелять: её разряжали с дула, пытаясь вытолкнуть обратно снаряд, в горячке боя особенно энергично посланный на место и крепко севший в нарезы.
Что такое?
Не калиброванный попался, ваше высокоблагородие! — почти со слезами выкрикнул комендор…
«Нет худа без добра! — думал я, отходя прочь. — Не случись этой дряни — вряд ли бы мы внизу справились…»
Мой доклад командиру, которого я нашел в боевой рубке, весь полный технических терминов и определений, был бы не только не интересен, но и непонятен большинству читателей, а потому я его опускаю.
Здесь я справился о времени. Было 7 ч. 40 мин. вечера. Справился о курсе — NW 30°. Вышел на крыло мостика и огляделся. Шли нестройно. Не то — кильватер, не то — две колонны. Головным «Ретвизан», мы — концевыми, а впереди нас — «Паллада», «Ретвизан» и еще кто-то, шедший за ним (не «Победа» ли?), провожали редким огнем неприятельские крейсера, поспешно уходившие на северо-восток.
Я вынул памятную книжку и при свете зари начал записывать…
— Окончательно! теперь уж — окончательно! — раздалсянеподалеку голос, звеневший негодованием.
Я обернулся. На мостике стояла группа офицеров.
Что такое? Что — «окончательно?» — спросил я.
Окончательно возвращаемся в Порт-Артур! Торжественно шествуем на погребение эскадры!..
Тише! Команда слушает! — проговорил я вполголоса и затем громко: — Почему? Что за вздор? Пополним запасы, исправим повреждения и снова пойдем в море! Разве не видите, как нерешительно действует неприятель? Им попало, наверно, не меньше нашего! Нам до Артура — 100 миль, а им до Сасебо — 500 с лишним!
(Надо ли сознаваться, что я сам не верил тому, что говорил? что это возвращение самому мне представлялось похоронной процессией?)
— Полноте! Полноте! — заговорили все вдруг, перебивая один другого. — Если повреждения незначительны — нечего возвращаться, а если значительны, то где ж их исправить в Артуре, да еще при бомбардировках с суши, когда что ни день, то новые повреждения? — Да и дойдут ли еще?! — миноносцы так и лезут! — Что, миноносцы! — ведь идут напрямик и через наши, и через японские минные банки. — Не каждый раз Бог пронесет, как 10 июня! — Все — на Николу-Угодника! — Запасы? — Да нам их не только не дадут, а еще и наши остатки отберут для крепости! — Нас-то уж ни в каком случае чинить не станут! — Просто перепишут всех в морскую пехоту! — Пушки снимут на батареи, а сам крейсер… — Крейсер — в виде бесплатной премии японцам при сдаче крепости! — Ещё поплавает под японским флагом! — With compliments! — Ха-ха-ха!..
Смеялись нервно, говорили громко и резко, с явным намерением, чтобы слышал командир…
Он вышел из боевой рубки на крыло мостика. Вид, как всегда, невозмутимый, почти беспечный. Все стихло. Кругом воцарилось напряженное безмолвие.
— Покойный адмирал, — заговорил он, словно читая по книге, — показал сигналом, что ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР ПРИКАЗАЛ идти во Владивосток, а наш флагман ушел на юг с сигналом «следовать за мной». Как только стемнеет, мы отделимся от эскадры и пойдем во Владивосток, если можем это сделать. Надо — маршрут, и надо спросить механиков, хватит ли угля…
Никто не посмел громко высказать своего одобрения, но оно чувствовалось…
Маршрут был тотчас же намечен: обогнуть Кельпарт с юга; располагать скоростью так, чтобы к восточной его оконечности подойти к закату солнца; тут дать самый полный ход и за ночь кратчайшим путем проскочить Корейский пролив; если удастся — к рассвету будем в Японском море, вне вида берегов как Кореи, так и Цусимы; дальше — идти во Владивосток, как Бог даст… Старший механик удостоверил, что на 12 часов самого полного хода и на остальной путь экономическим (10 узлов) ходом у него угля хватит, даже с запасом на всякий случай…
