Трагедия адмирала Колчака. Книга 2 - страница 68
В Сибири были иные условия: лесная «пустыня», таежные урочища, неприступные скалы — все это содействовало успеху партизанской борьбы. Правительство, «поразительное по своей политической близорукости, совершенно не отдавало себе отчета, насколько серьезно крестьянское движение и какую грозную опасность оно представляло» [Колосов. С. 239]. «Ставка на восстания в тылу обращает мало внимания», — гласит запись Будберга 15 мая. «Значение восстания достаточно не оценено», — сообщает шт.-кап. Суровцев о положении в Енисейской губ. в апреле. Неудачи являются «следствием ведения операций малыми силами» [Партиз. движение. С. 148]. При таких условиях «эксцессы» власти неизбежно должны были только озлоблять население.
Будбергу представляется, что лучше было бросить «все эти усмирения и ограничиться охраной жел. дороги»: «быть может, без усмирения все усмирилось бы само собой, особенно когда подошло бы время полевых работ» [XIV, с. 268]. Очевидно, Будберг не был одинок в таких суждениях. По словам Колосова, «некоторые весьма интеллигентные люди, с мнением которых я считался, так как они внимательно наблюдали местную жизнь, полагали даже, что к весне 1919 г. крестьянское движение само сойдет на нет, смоется... стихийным тяготением трудового населения к земле» [с. 261].
Колосов тогда уже не был согласен с таким оптимистическим выводом и тем не менее сам замечает: «Если бы жизнь в сибирской деревне вошла в нормальное русло, то, очевидно, все конфликты и все партийные группировки, наметившиеся в ней, постепенно бы сами собой потонули в общем стремлении крестьян «к красоте ржаного поля», как выразился некогда Глеб Успенский» [с. 266]. Но как деревня могла бы войти в нормальное русло? Дело, в изображении Колосова, стояло прозаически: «товар — вот средство политического завоевания деревни». Надо было принять «экстренные меры» к снабжению деревни, но этого товара в достаточном количестве при наилучших условиях Правительство дать не могло. «Деревня, — доносил управляющий Иркутской губ. Вологодскому и Пепеляеву, — возмущена налогами и отсутствием товаров. При самодержавии у них был товар, а при большевиках не собирали налогов. Эти воспоминания их настраивают против нынешней власти» [Субботовский. С. 303]. Подобные суждения, вышедшие из лагеря социалистов (управляющий Иркутской губ. — эсер.)>12, во всяком случае, не свидетельствуют о том, что крестьянство сибирской деревни было глубоко захвачено идейным содержанием, которое ему предлагали антагонисты власти. И дело было не в том, что «население подозревает, что Правительство не хочет собирать Учредительное Собрание» [Милюков применительно к калашниковской записке. С. 136]. Им мало интересовались в деревне.
* * *
Земельный вопрос — основа крестьянского бытия — в сибирской деревне не играл той роли, которая ему выпала в крестьянском движении Европейской России. Он имел значение во внутренних отношениях самой деревни... Конечно, ошибочно представлять себе сибирскую деревню единой в своих социальных интересах. Наблюдавшееся расслоение существенно влияло на характер движения, а подчас и на его возникновение в той или иной местности. Наблюдения Будберга (вернее, передача им в дневнике слов Пепеляева) совершенно правильны: главная основа восстаний — новоселы, «поселения столыпинских аграрников>13, не приспособленных к сибирской жизни и охочих на то, чтобы поживиться за счет богатых старожилов» [XIV, с. 255]. Как раз в тех уездах Енисейской губ., где повстанческое движение приняло широкие размеры и приобрело «советский» характер, переселенческие хозяйства значительно преобладали над старожильческими>14. Степно-Баджейская волость, сделавшаяся одним из центров движения, была волостью молодой — 17 переселенческих селений и 7 старожильских [«Св. Кр.», № 150], Тасеевская — 14 старожильских селений и 54 переселенческих.
Недавно переселившиеся подверглись во время войны наибольшему разорению. Наказы крестьянским депутатам в августе еще 1917 г. отмечают, что переселенцы Енисейской и Иркутской губ. и частью Томской имеют большое количество хозяйств без посевов и рабочего скота