Никак не удавалось быстро заснуть. С завистью он прислушивался к сонному причмокиванию Сережи, к ровному дыханию Фунтикова, смотрел на фонарь за окном, чтобы от света устали глаза, а сон всё не приходил. То казалось, что подушка слишком теплая, — он переворачивал ее холодной стороной; то одеяло как будто не так лежало и простыня скатывалась к ногам.
Он уговаривал себя: ночью все должны спать, завтра рабочий день, год быстро пролетит, а там каникулы; он поедет домой, выйдет на станции, увидит знакомую мельницу, элеватор. Стоило мысленно дойти до элеватора, как Митя уже точно знал, что теперь не заснуть. Тогда он начинал вспоминать всё по порядку: мать, Дон, яблони, рыбалку, опять мать, школу, снова мать…
Иногда с постели у окна раздавался свистящий шопот Сени Ворончука:
— У нас сейчас повидло варят.
Митя молчал. Может быть, Сеня говорит со сна.
— Не спишь? — спрашивал Сеня, ни к кому персонально не обращаясь: ему безразлично, кто бы ни откликнулся, лишь бы откликнулся.
— Не сплю. А что?
— Я говорю, повидло у нас варят, — слива давно поспела.
Несколько секунд длилось молчание, и если Митя не нарушал его, снова раздавался уже умоляющий шопот.
— До самой речки сады… У вас как речка называется?
— Дон.
— А у нас Ворскла, — обрадовался Сеня. — Берега крутые, нырять удобно. Ты нырять умеешь?
— Кто ж не умеет!
— Вниз головой?
— Смешно. Конечно, вниз головой.
— Другие любят ногами, — извиняющимся тоном сказал Сеня. — А козодои у вас водятся?
— Это что?
— Птица такая с длинным клювом; она козье молоко прямо из вымени сосет.
Сеня тихо и радостно рассмеялся.
— Враки, конечно. Легенда. Пастух какой-то, ворюга, придумал еще при царе, чтобы кулаков надувать: сам напьется козьего молока, а на птичку валит. С тех пор ее и прозвали: козодой. А ты лошадей купал?
— Кто ж не купал!
— Верхом?
— Смешно. Конечно, верхом.
— Я на одном против течения плыл. Ох, и конь!.. Вороной, как черт…
И вдруг донеслось сонное бормотанье Пети Фунтикова:
— Загребай правым… Табань, табань…
— На лодке катается, — завистливо шепнул Сеня.
— Ты про коня говорил, — напомнил ему Мити, но Сеня досадливо зашипел:
— Погоди, дай послушать, что человеку снится.
Притаившись, боясь пошевелиться, ждут.
— Твой нож тупой, бери мой, — бормотал Фунтиков.
— За камышами поехал, — объяснил Сеня.
Пете везет больше, чем другим: он часто видит сны, и не какие-нибудь бессмысленные, где кто-то кого-то догоняет, а кто-то падает с громадной высоты, — нет, во сне Пете видятся Волга, дом, родня.
Митя и Сеня ждут, что Петя снова заговорит, но с постели слышится только сладкое посапыванье. Сеня, наконец, теряет терпение. Он протянул руку через прутья своей кровати и потряс за ногу Фунтикова:
— Петя!.. Слышь, Петро, чего дальше-то?
Фунтиков долго не просыпается, потом испуганно садится на постели и, не рассуждая, начинает натягивать брюки: ему кажется, что его будят на занятия.
— Постой. Это я тебя будил. Ложись. Ночь еще.
Петя покорно ложится. Видно, что он сейчас ничего не соображает.
— Камышей нарезал? — донимает его Сеня.
— Нарезал.
— С лодки купался?
— Купался.
— Глубоко?
— Глубоко.
— Ну, прости, что разбудил. Спи дальше.
Петя не нуждается в разрешении, он убежден, что весь разговор и так происходил во сне.
Утром он всегда поднимается с чувством неловкости: мало ли чего наболтал во сне, а потом ребята смеяться будут. Ему кажется, что для старосты это не солидно — видеть, например, во сне маму и, главное, орать об этом на все общежитие.
Место Фунтикова в мастерской рядом с Митей.
Петя хороши понимает, что звание старосты обязывает его к отличной работе. Поэтому он не торопится, как Митя.
Лучше начать потихоньку, а потом он наверстает. Когда косишь, тоже нельзя сразу всю силу вкладывать в плечо, от этого начинает ломить руку… Фунтиков внимательно осматривает разметку на своей поковке. Может полечиться прекрасный молоток, если только как следует постараться. Конечно, трудновато запомнить всё, что говорил мастер, но в крайнем случае у него ведь можно и переспросить.
Кстати, надо будет после работы узнать у него, какой план дали на группу. И чтоб не получилось, как в прошлом году в одной бригаде в их колхозе: последние две недели уборки сплошная штурмовщина. Отвечать-то придется вдвоем: ему, Фунтикову, как старосте, и, конечно, мастеру.
