Гусев вздохнул и поднял глаза к небу: ну вот откуда они берутся, все такие умные и именно тогда, когда возиться с ними нет никакой возможности? Вот откуда? И почему?
Особисты ждали. Им просто ничего больше не оставалось, поскольку ситуация сложилась не слишком приятная, а этот непонятный капитан с охренительными полномочиями, про которого их предупредили особо, явно имел возможность её разгрести. Хоть как-то.
Наконец непонятный перестал молиться (или что он делал в такой позе? Звёзды считал?) и посмотрел на Курочкина:
- Значит, так. Вы, товарищ сержант, ничего такого не говорили, а мы с товарищем лейтенантом не слышали...
Курочкин часто закивал, изображая полное понимание и всемерную готовность к сотрудничеству с грозными органами (то, что он сам в них служит, как-то выпало у бедолаги из головы). Капитан же продолжил:
- Но на всякий случай вот товарищ лейтенант разъяснит вам, как правильно обращаться с секретными сведениями и возьмёт подписку...
- Товарищ капитан! - неожиданно влез упомянутый лейтенант, которому вдруг почему-то стало обидно. - Товарищ сержант Курочкин служит шифровальщиком в особом отделе, прошёл все положенные инструктажи, дал все положенные подписки и до сего дня нареканий не имел!
- Виноват! Не подумал! - среагировал Гусев, поскольку и правда должен был обратить внимание на служебную принадлежность резервиста. После чего, боясь спугнуть пришедшую в голову мысль, осторожно поинтересовался:
- Аристарх Филимонович, а вы до призыва где работали?
- Научным сотрудником, товарищ капитан, - Курочкин снял очки и стал их протирать вытащенным из кармана галифе не очень чистым носовым платком. - В Ленинской библиотеке. Это в Москве, - на всякий случай пояснил он. - Занимался славистикой. Старший научный сотрудник!
Сергей вопросительно посмотрел на дежурного, но тот только пожал плечами.
- Это изучение славянства, - поспешил объяснить заметивший эти переглядывания сержант. - Ну, то есть истории славянских народов, языка, обычаев...
- Понятно, - наконец кивнул капитан, догадавшись, что удача вроде как повернулась к нему не совсем тем местом, из которого растут ноги. То есть боком. Давая возможность оценить себя в профиль, вместе с достоинствами своей фигуры, которые...
Сообразив, что мысли пошли куда-то не туда, Гусев тряхнул головой, возвращая их в нужное русло, и продолжил допрос:
- И законы того времени вы тоже изучали?
Курочкин надулся от гордости и с видом профессора, выступающего перед студентами заявил:
- А как же иначе?! Ведь принятые законы очень ясно говорят и об устройстве общества, и...
- Я понял! - поспешил заткнуть фонтан красноречия Сергей. - А что говорят законы об оскорблении князя?
Сержант приуныл, потупился -- как-то неловко признаваться в собственном незнании, когда только что надувал щёки. Однако увильнуть от ответа вряд ли бы получилось, и потому, пожевав губами, он всё же выдал:
- Понимаете, товарищи командиры, в Русской Правде про оскорбление именно князя ничего не написано. Ну, то есть нам источники с такими... э-э-э... статьями не попадались. Но тут дело в том, что... э-э-э... товарищ спецсотрудник, он же ссылается совсем не на неё? То есть совсем не на Русскую Правду? А на какой-то более древний кодекс, так?
- На первоисточник, - хмыкнул дежурный, которому надоело стоять молча.
- Вот вы смеётесь, товарищ лейтенант, - вскинулся старший научный сотрудник, - а между прочим, если князь окажется настоящим, это ж такой...
- Кто окажется настоящим? - проскрипел рядом знакомый голос, и Гусев снова подумал об удаче -- всё же она к нему совсем не боком стояла. Ну (подсказал ехидный внутренний голос), или всё время крутится. "Или так", - мысленно согласился с самим собой Сергей.
Как ни странно, ситуацию спас Курочкин. Отвесив лёгкий поклон, он поприветствовал обсуждаемого:
- Гой еси, княже!
- Гой еси, человече, - отозвался Кощей, после чего между этими двумя завязалась оживлённая беседа.
Увы, шла она на том самом древнеславянском, так что ни капитан, ни дежурный не поняли ни слова, довольствуясь лишь выражениями лиц собеседников. И если дежурный заметил (и указал потом в отчёте) лишь совершенно неподвижную физиономию князя, то капитан был готов съесть любимую фуражку Командира, если напарник не забавлялся.
