И он завелся!!
Закашлявшись надсадно, так, что плюхнула вода из горла, дядя Миша захрипел совершенно страшно, и она подскочила, перевернула его на бок, надавив на живот, помогая избавиться от воды в легких.
А потом Стеша почему-то решила, что надо непременно оттащить его от воды – когда принимала это решение, еще отдавала себе отчет почему, а когда принялась осуществлять, уже ничего не знала, думать не могла и не понимала, что делает.
В прострации какой-то находилась.
Стеша присмотрела огромный корень дерева с частью ствола и наметила его местом их стоянки, взялась за воротник плаща дяди Миши, уперлась пятками в гальку и принялась тащить на себя. Он даже помогал какое-то время, отталкивался левой ногой и локтем правой руки. Видимо, от перегруза Степанида впадала временами в помутнение разума, потому что и на самом деле не помнила, как дотащила его и умудрилась уложить под деревом.
Очнулась она от того, что ужасно замерзла и ее колотило крупной дрожью. И обнаружила, что сидит скорчившись в три погибели, уткнувшись лбом в бок Михаила Евгеньевича, и сообразила, что уже близится вечер, Куликов без сознания, и они оба в абсолютно промокших вещах. Если не предпринять что-то, то можно просто тихо умереть от переохлаждения.
Как она смогла подняться и раздеться до белья, Стеша не помнила, периодически проваливаясь в беспамятство, но смогла. И вещи разложила на теплых, еще прогретых солнцем за день больших камнях, разбросанных среди гальки, чтобы хоть немного просушились. А когда раскладывала, подумала, что вообще-то к ним сюда выйти может любое животное и человек с неизвестными намерениями, и достала из рюкзака пистолет.
Эти мысли и действия она еще помнила, а потом взялась раздевать Михаила Евгеньевича, расстегнула байковую рубашку и рукава на ней и одновременно с плащом, тяжеленной, напитавшейся воды безрукавкой все вместе стянула с него, перекатывая тяжелое бесчувственное тело с боку на бок.
И теперь надо было срочно снять майку, сапоги и брюки и, наконец, обследовать и понять, какие у него травмы и переломы.
И в это момент появился Саргин.
– Я так и не успела его обследовать, – медленно выговаривала Стеша слова, справляясь с безмерной усталостью.
– Я посмотрю, вы не волнуйтесь, Степанида, – ответил он таким тоном, каким обычно разговаривают с тяжелобольными или дебиловатыми людьми, и спросил, как у ребенка: – Посидите здесь чуть-чуть? Я сейчас костер сделаю и чаю согрею. Хорошо? Вам обязательно чаю надо выпить горячего.
Она кивнула и поплотнее укуталась «фольговым» одеялом.
– Вот и хорошо, – порадовался Саргин и осторожно погладил ее по голове, тоже как малое дитя.
И в следующую секунду развил невероятно бурную деятельность. Но Степанида практически ничего этого не видела и не понимала, что происходит, она, словно исчерпав все возможные и невозможные резервы, впала в некое полусознательное состояние, переложив всю ответственность на этого незнакомого мужчину. Она сидела, просто стараясь не заснуть и не упасть.
Он собрал сухой плавник по берегу, очень быстро и умело развел костер, соорудил над ним палку на рогатках, сразу же пристроив туда котелок, который достал из ее рюкзака. Пока вода закипала, Тимофей, разобрав все содержимое Стешеного рюкзака, вытащил оттуда легкую, практически невесомую современную палатку на двоих, тут же установил ее, кинул на пол обнаруженный там же спальник, включил и установил внутри безопасный прибор обогрева.
Чай нашел в ее запасах, заварил, добавил что-то из своей походной аптечки и сунул кружку в руки девушке, практически разбудив ее.
– Пейте, Стеша! – строго приказал Саргин.
Она кивнула и, не открывая глаз, принялась дуть в чашку, затем осторожно сделала первый маленький глоток, а потом и второй.
Тимофею же было некогда, он снова порылся в содержимом ее рюкзака и извлек из него сухое белье и сменную одежду, положил их в палатке и вернулся к Степаниде.
– Ну, во-о-от, – порадовался он, обнаружив, что она выпила половину кружки и, удерживая ее двумя руками, практически спит над ней. – И молодец, а сейчас вам надо переодеться.
