— И где же они помещаются? — участливо спросила девушка. — Неужели в этих самых школах?
— Нет, куды там в школах! В школах негде, — и без того теснота, а так, больше все по крестьянским светелкам, либо на задворках, в банях ютятся, за угол платят хозяевам… Один учитель, так тот целую зиму в амбаре выжил. А у нас еше что! У нас, слава Богу, жить можно! Да и лавки есть на селе, — того-сего купишь под рукою, а в другой-то деревне — не угодно ли верст за пятнадцать на своих на двоих за четверкой чаю бежать! Шутка-ль!..
Наконец, Васютка разыскал и привел старика Ефимыча, немножко под хмельком и потому не совсем довольного, что его оторвали от приятной компании в трактире. Впрочем, увидев новую учительницу вместе с отцом Макарием, он перестал ворчать, сейчас подбодрился и браво, «по-николаевски», выпалил им свое «здравия желаю».
Старый «батюшка» начал было слегка журить его, что как же де можно так бросать без призора школу и пропадать невесть где столько времени, — хоть оы ключ оставлял ему, что ли, когда уходит! по тот только головой мотнул ему на это, как лошадь в хомуте, — не замай, мол! — и повернулся к девушке.
— С приездом честь имею проздравить!.. Вы наши наставники, мы ваши слуги, это я. значит, должон понимать… и со исем моим почтением… А батюшка это напрасно… потому я святым духом знать не мог и к месту тоже человек не пришитый. Верно! А ежели виноват, — виноват, одно слово!.. Прошу любить да жаловать… Уж извините, смерзлись, чай, без мёня-то? Ну, да ведь не ждали вас сегодня, потому как…
— Отворите, пожалуйста, — перебила его Тамара, предвидя, что если не напомнить ему об этом, так болтовне его и конца не будет.
— В секунт! — подхватил сторож, встрепенувшись по-военному. — Будьте покойны, сейчас отворим, и чемодашки ваши перенесем, и все что угодно, — в один секунт!.. Это мы живо… А вы, барышня, никак, из жидов будете? — с добродушным и. наивным удивлением спросил он вдруг, вглядываясь в черты лица Тамары.
Та несколько смутилась от этого, совершенно уже неожиданного и не совсем приятного ей вопроса; но не решаясь ответить ни «да», ни «нет», с принужденной улыбкой спросила его в свой черед, почему он так думает?
— А с лица быдто похоже показалось мне, я и подумал себе… Мы тоже, вишь ты, в Польше в этой самой долго стояли, в Аршаве, значит, — пояснил он, — так там уж чего-чего, а жидов — хоть пруд пруди! И так нам эти самые жиды примелькались, что вот и в гассее теперь кажиннаго, в какой он одеже ни будь, сейчас по лицу признаю… Верно!
— Ну, отворяй-ка, отворяй, брат, поскорее, нечем пустяки болтать-то! — внушительно понудил его батюшка. — Барышня, вишь, и то зазябла вся, а ты зря только мелевом мелешь!
— Зазябла? — предупредительно спохватился сторож. — Это ничего… Это мы мигом печку затопим! Вот только дровец-то где раздобыть, не знаю. К нам-то мужички еще не собрались доставить из лесу. Просил онамедни старосту, обещался распорядиться, ну, а только еще не привозили… Да ничего, как-нибудь и так согреемся!.. Пожалуйте! — обратился Ефимыч к Тамаре, отворив ей наконец дверь. — Сюда- сюда, налево, — тут вот и будет эта самая ваша фатёра, а направо — там классная.
Через темные сени вошла Тамара в небольшую прихожую, или кухню, с широкою русскою печью, откуда одностворчатая низковатая дверь вела в следующую комнату о двух окнах.
— Вот здесь, значит, я, а тут, значит, вы, — пояснил Ефимыч, указывая ей в дверях на оба смежные помещения.
Такое непосредственное соседство со сторожем, не всегда к тому же трезвым, показалось девушке не совсем удобным; но, очевидно, делать было нечего, приходилось мириться с тем, что есть, и тем более, если это помещение, по словам священника, считается еще, сравнительно с другими, чуть не роскошным. Учительская «фатера», однако, произвела на нее не очень-то приятное впечатление: тускло, голо, да и холодно, как в погребе; на стенах местами облупилась штукатурка, на окнах и по углам протянулась пыльная старая паутина, в воздухе отдает какою-то затхлостью нежилои каморы, которая давным-давно уже не проветривалась и не подметалась. Ни мебели, ни вообще из предметов домашней обстановки не было ровно ничего. Выхода особого тоже не оказалось, — приходится, значит, ходить через помещение сторожа.
