Наконец, уверенный, что прошел больше мили, Фэксон остановился и оглянулся. Ему сразу же стало легче, поначалу — оттого, что он встал спиной к ветру, а потом — оттого, что вдали на дороге замерцал фонарь. Это были сани — сани, на которых его, возможно, подвезут до деревни! Подбодренный надеждой, Фэксон двинулся назад, к свету. Огонек приближался очень медленно, непрестанно виляя и покачиваясь, и даже когда до него осталось всего несколько ярдов, Фэксон не мог уловить звона бубенцов. Затем фонарь замер у обочины, как будто его нес пешеход, обессилевший от холода. Эта мысль побудила Фэксона поспешить, и спустя минуту он споткнулся о неподвижную фигуру, приникшую к сугробу. Фонарь выпал из руки пешехода, и Фэксон, с ужасом подняв его, осветил лицо Фрэнка Райнера.
— Райнер! Какого дьявола вы тут делаете?!
Юноша бледно улыбнулся.
— А вы что тут делаете, хотел бы я знать? — парировал он и, ухватившись за локоть Фэксона и поднявшись на ноги, весело добавил: — Ну вот, я вас догнал!
Фэксон застыл в замешательстве, сердце у него упало. Лицо у юноши было серое.
— Что за безумие… — начал он.
— Да, безумие. Зачем вы это сделали, скажите на милость?
— Я? Что я сделал? Ну, я… Я прогуливался… я часто гуляю по вечерам…
Фрэнк Райнер расхохотался.
— И по таким вечерам тоже? Значит, вы не хлопнули дверью?
— Хлопнул дверью?!
— Потому что я вас чем-то обидел. Дядя решил, что дело в этом.
Фэксон схватил его за руку.
— Вас послал за мной дядя?
— Ну да, он устроил мне страшный разнос за то, что я не пошел к вам в комнату, когда вы сказали, что вам плохо. А когда мы обнаружили, что вас нет, то испугались — и он был ужасно расстроен, вот я и сказал, что догоню вас… Вам ведь не плохо, верно?
— Плохо? Нет. В жизни не чувствовал себя лучше. Фэксон подобрал фонарь. — Идемте, давайте вернемся. В этой столовой было ужасно душно.
— Да, я надеялся, что это из-за духоты.
Несколько минут они молча плелись по дороге; затем Фэксон спросил:
— Вы не слишком устали?
— Нет-нет. Гораздо легче, когда ветер в спину.
— Хорошо. Не разговаривайте больше.
Они с трудом пробирались вперед и, несмотря на то что путь им освещал фонарь, шли медленнее, чем давеча Фэксон, двигавшийся навстречу ветру. Юноша налетел на сугроб, и секретарь воспользовался этим предлогом.
— Возьмите меня под руку.
Райнер послушался, выдохнув:
— Ноги не держат.
— Меня тоже. А кого бы держали?
— Ну и задали вы мне задачку! Если бы вас случайно не увидела одна из служанок…
— Да, конечно. А теперь закройте рот, будьте любезны.
Райнер засмеялся и повис на нем:
— А, холод мне не навредит…
Первые несколько минут после того, как Фэксон наткнулся на Райнера, единственной мыслью секретаря была тревога за юношу. Однако с каждым мучительным шагом, приближавшим их к тому месту, откуда он только что сбежал, причины побега становились все ужаснее и очевиднее. Он вполне здоров, это не было ни обманом зрения, ни галлюцинацией: он, Фэксон, был орудием, избранным, чтобы предостеречь и спасти, — и вот он, во власти неодолимой силы, тащит жертву обратно, навстречу ее судьбе!
Он был настолько в этом убежден, что едва не сбился с шага. Но что же ему делать, что говорить? Надо любой ценой укрыть Райнера от холода, вернуть в дом, уложить в постель. А уже потом начинать действовать.
Снегопад усиливался, и, когда они подошли к участку дороги среди открытых полей, ветер настиг путников и принялся хлестать им в лицо колючими плетьми. Райнер остановился, чтобы перевести дух, и Фэксон почувствовал, что его руке стало тяжелее.
— Когда мы дойдем до сторожки, можно будет телефонировать, чтобы из конюшни выслали сани?
— Если в сторожке еще не легли спать.
— Ладно, разберусь. Не разговаривайте! — приказал Фэксон, и они двинулись дальше…
Наконец луч фонаря упал на колею, уходившую вбок, в тень под деревьями.
Фэксон приободрился:
— Это ворота! Будем на месте через пять минут.
В этот момент он различил над изгородью отблеск света в дальнем конце темной аллеи. Этот же свет озарял ту сцену, которая во всех подробностях запечатлелась у Фэксона в памяти, и он снова ощутил ее ошеломляющую реальность. Нет, он не допустит, чтобы мальчик туда вернулся!
