— Мне все известно, — спокойно возразил лорд. — И мое дело — так уладить обстоятельства, чтобы не возникло повода к каким-то затруднениям. Я стою достаточно крепко на ногах, чтобы предоставить своей жене должное положение.
— И потом, — продолжала Марианна, — есть еще одно обстоятельство, которое может разрешить только моя дочь…
— Что за обстоятельство? — спросил лорд, и в его глазах вспыхнула угроза.
— Чисто личное, лорд Чарльз, которое состоит в том, чтобы выяснить, любит ли вас моя дочь. Я сама слишком много перенесла и знаю, как больно ошибиться в своих чувствах.
— Я не требую романтической любви, как ее описывают поэты, — высокомерно отвечал лорд, — но я полагаю, что обладаю теми качествами, которые можно требовать от мужа.
— Конечно, я разъясню своей дочери, — согласилась Марианна более сдержанно, — преимущества положения леди Торнтон. Но, впрочем…
— Впрочем? — переспросил лорд.
— Впрочем, — перебила Марианна, — прежде всего нужно, чтобы ее сердце было еще свободно.
— Еще свободно? Если какая-нибудь глупая, детская фантазия заняла сердце вашего несозревшего к жизни ребенка, что же тогда, леди, неужели вы дадите этой фантазии право решать будущее вашей дочери?
— Я ведь пока не знаю, — пояснила Марианна. — Прошу дать мне время объясниться с дочерью и спросить совета у мужа.
— Итак, миледи, — констатировал он с принужденной вежливостью, — если вы находите возможным допустить молодое увлечение, которое я назвал фантазией, то я могу допустить, насколько я изучил обстоятельства, что здесь есть только один человек, о котором может идти речь: это капитан Синдгэм.
Последние слова он произнес очень резко и пронизывающе глядя на Марианну. Она покраснела от его взгляда, но, овладев собой, гордо проговорила:
— Я уже ответила вам, лорд Чарльз, что мне не представлялось повода испытывать сердце моей дочери. Но если у нее окажется влечение к капитану Синдгэму или к кому-либо другому, то я никогда не решусь насиловать ее чувства.
Лорд Чарльз побледнел.
— А если капитан Синдгэм предложит своей супруге только скромное, а не уважаемое положение, вы и тогда будете думать, что любовь может наполнить жизнь счастьем?
— Сударь! — воскликнула Марианна, сверкая глазами. — Вы говорите об отсутствующем!
— Что же? — холодно воспротивился лорд. — Я предостерегаю вас, потому что желаю добра и вам, и вашей дочери, даже если бы вы захотели мне отказать. Капитан Синдгэм, миледи, — не то, чем он кажется. Я несколько раз пробовал заставить его говорить о его семье в Англии, и всегда он уклонялся от разговора.
На лице Марианны показалось такое неподдельное удивление, такое негодование, что у лорда не осталось сомнения в том, что ей ничего неизвестно о тайне, окружающей капитана.
— Синдгэм… — произнесла она. — Синдгэм не такой человек, чтобы давать сведения там, где он не признает себя вправе их давать; и я себя не считаю уполномоченной разузнавать о семействе человека, которого к нам в дом ввел мой муж и которому он безгранично доверяет. Мой муж его знает и, конечно, даст о нем сведения тем, кто будет иметь право на них.
— И я, миледи, имею такое право — как гость вашего дома, как английский дворянин! Я имею право знать, с кем я сижу за столом в вашем доме, особенно когда до меня доходят предостережения вроде этого.
Он вынул из кармана записку, найденную им у себя на столе, и передал ее леди Гастингс. Она пробежала ее глазами. Злобное негодование вспыхнуло в ней.
— И вы пошли, лорд Чарльз, чтобы достать таким образом эти сведения?
Он опустил на секунду глаза, вспыхнув. Затем опять заговорил высокомерно:
— Я требую сведений везде, где мое личное достоинство дает мне на это право.
— А я, сударь, — заявила Марианна, вставая, — не отвечаю на безымянную клевету, направленную на человека, пользующегося доверием моего супруга и навлекшего этим на себя много ненависти и зависти. Если вы желаете ответа, то спросите самого капитана.
— Вы за него заступаетесь? — спросил лорд. — Это неосторожно по отношению к вашей дочери… Наконец, вы создаете между нами враждебные отношения, чего не следует делать, если вы заботитесь о положении вашего мужа.
