Я заварил свежий кофе, и мы уселись в гостиной, жалуясь на погоду и обсуждая дела. Мне вдруг открылось, что обе женщины связаны искренней дружбой, несмотря на взаимные шутливые подначки. Никки называла Марту мадам Дефарж, а Марта обращалась к ней мисс Сиська.
Близился вечер, снова пошел снег. По прогнозу высота снежного покрова могла достичь шести-десяти дюймов. Леди собирались отправиться куда-нибудь обедать, но я уговорил их остаться и довольствоваться консервированным супом, жареными цыплятами и салатом.
Они охотно согласились, скинули туфли и занялись готовкой, пока я смешивал водку с мартини. Женщины обсуждали достоинства и недостатки своих профессий, а я улыбался, слушал и внимательно разглядывал Николь Редберн.
Она была почти одного со мной роста, а по комплекции — копия Эберхарда Фабера. Длинные черные волосы с единственной светлой прядью. Треугольное, сужающееся к подбородку лицо. Пухлые вывернутые губы, громкий смех. В громадных бездонных глазах впору утонуть.
Она была закутана в несколько свитеров, и я не мог оценить фигуру, только угадывал тонкость, силу и гибкость. В ней не было ничего от мягкости Дженни Толливер, зато чувствовалась тайная сила, какой в Дженни никогда не было.
Когда Марта объявила, что мы работаем под маркой «Театральной академии Питера», Николь предложила зарегистрировать в телефонном справочнике наш номер под названием фирмы, а не под моей фамилией. Я поинтересовался, пользуется ли она прикрытием.
— Только из налоговых соображений, — серьезно ответила она. — Я — школьная учительница. У меня есть лицензия. При желании берусь за временную работу в частных школах в Манхэттене. Учительница я неплохая, и это дает мне официальный статус. О школьном заработке я отчитываюсь до последнего пенни.
— А что вы преподаете?
— Английский устный и письменный. Я специалист по английской литературе. Раньше работала на полной ставке. В нашем деле — всего два года.
— Два замечательных года, — усмехнулась Марта.
— Два прибыльных года, — серьезно заметила Николь.
Мы собрались на кухне и, готовя еду, выпили по доброй порции калифорнийского шабли.
Потом в кабинете пили арманьяк под зловещий прогноз погоды, передаваемый по телевидению. На улицах останавливались автобусы, такси не выходили из гаражей.
— Проклятье! — сказала Марта. — Если мы хотим попасть домой, Никки, давай двигаться.
— Послушайте, — предложил я, — у нас тут три спальни. Почему бы вам не остаться? Пижаму могу одолжить.
— Как ты, Марта? — спросила Никки.
— Годится, — ответила ее старшая подруга. — Только в задницу пижаму, я сплю голой.
— А я возьму, — сказала Николь. — Спасибо, Питер.
Мы посмотрели по телевизору идиотский фильм, допили коньяк, сходили на кухню за шоколадным пудингом, потом разошлись по отдельным спальням.
Когда пробило полночь, я лежал, читая экземпляр не принятой к постановке пьесы под названием «Все по местам!». Настоящий кошмар, но для меня там была хорошая роль. Перечитывая ее в тысячный раз, я представлял, какую конфетку мог сделать бы из этой роли.
Дверь приоткрылась, просунулась голова Николь Редберн.
— Привет!
— Привет!
— Можно?
— Конечно.
Она закрыла за собой дверь. На ней была моя пижамная куртка. Длинные, мускулистые голые ноги, ноги бегуньи. Оливковая кожа. На правом бедре маленькое пятнышко — бархатный кружочек.
— Я просто зашла, — сказала она. — Никакого секса, ладно?
— Ладно, если объяснишь, почему Марта называет тебя мисс Сиська.
Она расстегнула куртку, и объяснений не потребовалось.
— Невероятно, — признал я. — И скольких мужчин они ослепили?
— Я осчастливила многих. У тебя есть пилочка для ногтей?
— Несессер в ванной.
Она вышла из ванной, разглядывая прибор.
— Восемьдесят девять центов! — воскликнула Никки. — Какой грабеж! Точно такой я купила на распродаже за пятьдесят девять.
Я засмеялся.
— Тебе так важно сэкономить тридцать центов?
— Уверяю тебя, я как ястреб слежу за каждым пенни.
Она села на край моей постели, поджав ногу. Пижамная куртка расстегнута, но под ней белые трусики-бикини. Тело крепкое и костистое. Ребра и бедренные суставы на виду.
— Ты здорово смотришься! Как поддерживаешь форму?