Топорок и его друзья - страница 9

— Ты, Семен, знать, колдун.

— Колдун, колдун, — согласился муж. — Достань-ка во что переодеть его. Все это в мешок, а мешок клеенкой прикроем. Лекарств вот у нас никаких нет... Водка вместо лекарства сгодится. Где она у тебя?

— Это зачем же ему водка-то? И так еле живой.

— Когда мне руку на финской оторвало, водкой меня сперва отхаживали. Смекаешь?

На дворе стояла непроглядная темь. Даже соседних домов не видно. Казалось, что их здесь никогда и не было. В такую тревожную ночь человеку трудно даже представить, что где-то светит жаркое солнце, что есть большие города, мирно спящие деревни. Думалось, что на всей земле сейчас липкая темь, дождь, ветер.

Каким-то чудом отыскали в этой кромешной мокрой темноте дорогу в лес и молча шли по чавкающей и хлюпающей грязи, шли и толкали тележку, на которой возили прежде только хворост да сено. И не было той дороге конца, а они, даже в душе, не роптали.

Только Семен Васильевич вслух усомнился:

— Найдешь ли, Катерина, его?

— Найду, найду, Сеня, — зашептала Екатерина Степановна, — теперь уж недалеко. От Лыскиного оврага с километр, не больше. Ельничек помнишь?

— Спрашивай!

— В том ельничке и лежит.

Он действительно лежал там, где его оставила Екатерина Степановна. И никаких признаков жизни уже не подавал.

— Помер!

— Замолчи ты! — прикрикнул на жену Семен Васильевич. — Бери под руки... Так... Поднимай... Кладем.

И снова они шли по раскисшей дороге. И снова им казалось, что вовсе не идут они, а просто месят ногами липкую грязь. И ночь была бесконечно долгой.

...До самого утра отхаживали Храмовы лейтенанта. Раны у него были не очень опасными, но, видно, он потерял много крови, долго голодал и сильно ослаб. Храмовы вымыли его, как могли, перевязали раны, надели на него чистое белье Семена Васильевича и уложили за печкой.

К утру у лейтенанта начался сильный жар. Раненый стал бредить, часто вскрикивал:

— Вперед!.. За Родину!... Бей фашистскую нечисть!

— Надо же, горит как, — пугалась Екатерина Степановна. — И кричит не по своей воле, родимый! Надо же! Не помирает ли он, Семен? А?

— Жив будет. Горит, значит, есть чему гореть. Крик родится —тоже хорошо... Только бы немцы не заглянули... Придут паразиты, а он их встретит словами: «Бей фашистскую нечисть!» Тут-то неувязочка и получится.

— Может, его на Калашников хутор, к дяде Егору? Тот спрячет, сам Гитлер не сыщет.

— Думал я о дяде Егоре, думал, да тревожить парня сейчас нельзя. У него сейчас, видать, самый... этот... Ну, как его называют-то? Во! Вспомнил. У него сейчас самый крызис.

— Чего, самый?

— Самый перелом: то ли жить ему, то ли помереть... Если сейчас к дяде Егору повезем — смерти поможем, тут лежать оставим — жизни поддержку дадим.

— Чего же тогда рассуждать-то?

— А и нечего рассуждать. Надо думать, как от немцев его уберечь. Они живо все вынюхают. И это самое: гешосс. Фирштеешь?

— Ладно язык-то поганить! Говори по-хорошему, по-нашему.

— И сразу расстреляют всех. Понимаешь?

— Конечно, расстреляют.

— А я все же придумал, как перехитрить паразитов.

— Как?

— Фрицы ужас как боятся тифа. Вот я и заболею тифом.

— Господь с тобою!

— Да не по-настоящему. Притворюсь.

— А доктор ихний придет? Что тогда?

— Буду лежать на печке: Жару там хватает. Для верности травки жарогонной выпью. А сыпь-то на животе репейником натру. Да и не придут они: тифа побоятся.

Утром Екатерина Степановна пошла к старосте Петру Селиванову. Петр Никитович Селиванов выслушал Храмову и решил навестить больного соседа. Екатерина Степановна обомлела.

Храмов услышал шаги на крыльце — и на печку. Лежит и живот репьем натирает.

Староста вошел в хату, снял шапку, перекрестился на пустой угол и сказал:

— Мир дому вашему. — Потом поглядел на хозяйку и строго спросил: — Почему иконы не висят? Немцы любят дома, где висят иконы.

— Нет у нас икон.

— Зайди ко мне, выдам на время. Где Семен-то?

— Там, — Храмова указала на печку.

И в это время раненый лейтенант произнес громко:

— Вперед! Смерть фашистским гадам! Вперед!

Екатерина Степановна задохнулась от испуга.

— Эк, как бредит, — староста покачал головою, —Видать, здорово прихватило мужика. Только пусть с печки слезает. При тифе и так человеку жарко, а ты его еще на печку. — Селиванов усмехнулся как-то странно и ушел.