— Клаус Хаген, кажется, устал от Глиммердала.
Уле отводит глаза.
— Что смотрите? — кричит Уле обиженно, заметив, что они смеются. — Откуда я мог знать? Обычно люди не покупают вот так, за здорово живешь, кемпинги. Что ты с ним, кстати, будешь делать? — спрашивает он сердито.
— Собираюсь им заниматься, по крайней мере часть года, — отвечает Хейди. — А буду уезжать — поставлю кого-нибудь присматривать за ним вместо себя.
— А с детьми туда можно будет приезжать? — спрашивает Брур.
— Можно, — отвечает Хейди.
— А с шумными? — спрашивает Уле.
— С шумными — в первую очередь, — обещает Хейди.
Просиявший Уле вскакивает с дивана:
— Тоня, чур, сегодня мы ночуем на улице!
Еще бы! Конечно, сегодня они ночуют под открытым небом!
Когда праздник закончился, Уле с Бруром побежали на хутор Гунвальда и Хейди за свитерами, и Тоня улучила минутку, чтобы остаться с Хейди наедине.
— Ты будешь водиться с Гунвальдом, когда приедешь в Глиммердал? — спрашивает она.
Ей не удается скрыть озабоченность в голосе.
Хейди искоса бросает взгляд на своего здоровенного папашу. Он в это время болтает с Тониными родителями.
— Наверно, буду, — отвечает Хейди. — Но теперь я сама буду делать, как захочу.
Тоня кивает.
— Пойми, я безумно злилась на Гунвальда почти тридцать лет, — говорит Хейди. — Это же не так просто: раз — и перестал.
Тоня смотрит на Гунвальда и чувствует, что она безумно любит его. Внезапно он поворачивается к дивану, на котором они сидят. Он сует в карманы брюк свои ручищи и улыбается.
— Гунвальд радуется, — объясняет Тоня Хейди.
— Вижу, — говорит Хейди.
После разъезда гостей Тоня берет свой спальный мешок и выходит в глиммердалскую ночь. Уле и Брур взяли спальники у теток. Усталые, они втроем бредут, дурачась, к опушке леса. Там они раскатывают на мягком мху коврики. Уже очень поздно. Наверняка почти три часа.
— Я не буду спать всю ночь, — объявляет Уле.
Он едва успевает застегнуть молнию на спальнике, как они слышат его храп.
Уле в своем репертуаре, — бормочет Брур, сворачиваясь калачиком.
Он дарит Тоне одну из своих ангельских улыбок и затихает.
Тоня, полных десяти лет, не спит. В долине Глиммердал всё шумит и поет. Но вдруг она различает новый звук. Она осторожно садится и всматривается в противоположный край долины. В беседке горит свет. В круге света — две рослые тени.
Довольная Тоня снова заползает в спальник.
— Что бы они без меня делали? — шепчет она и закрывает глаза.
И гроза Глиммердала засыпает, а далекая мелодия двух скрипок сливается с баюкающими распевами реки, рождая волшебную музыку пасхальной апрельской ночи.