Тоня Глиммердал - страница 3

— Гунвальд, что бы ты делал без меня? — часто спрашивает Тоня.

— Я бы сам закопал себя в землю и сдох, — отвечает Гунвальд.

Завидев, что Тоня въезжает на лыжах во двор, Гунвальд биноклем отодвинул занавеску в сторону и высунулся на мороз. Он похож на слегка сутулого высоченного тролля. Раньше он был еще выше, просто ссохся в последние годы. Возраст, ревматизм и прочие дела, а к докторам он не ходит. Он до смерти боится врачей. К тому же стоит Гунвальду засунуть под губу табачку и прижать подбородком скрипку к плечу, как сил у него делается как у молодого быка. Нет лекарства лучше скрипки, говорит Гунвальд. Зачем нужен доктор, когда скрипка уже есть?

— Это было сальто? — спрашивает Тоня.

— Если это сальто, Тоня Глиммердал, тогда я лось! — хмыкает Гунвальд и спрашивает, обязательно ли Тоне приземляться каждый раз головой об землю, чтобы он непременно пугался, что она разбилась насмерть.

— Похоже, пока обязательно, — уныло отвечает Тоня.

В кухне Гунвальда у Тони есть свое место — у окна, свой крючок для шапки и своя кружка в шкафу. Гунда, черно-белая кошка Гунвальда, приходит потереться о ее ноги.

— Представляешь, у меня зимние каникулы. Э-эх. Помнишь, как было раньше?

— Когда раньше? — спрашивает Гунвальд и достает тарелку для Тони.

Гунвальд живет так давно, что «раньше» может означать какое угодно время.

— Тогда раньше, когда Клауса Хагена еще не было и у нас здесь был обычный нормальный кемпинг, — отвечает Тоня.

Да, это время Гунвальд отлично помнит.

— Что ни лето, там начиналось светопреставление, — говорит Гунвальд.

— Дети приезжали пачками, — говорит Тоня. — Иди себе в кемпинг и собирай детей как чернику, сколько влезет.

Гунвальд помнит и это.

Но потом появился этот мрачный зануда Хаген.

Он приехал, увидел Глиммердал и понял, что это потрясающее место. До того неповторимым показался ему Глиммердал, что он взял и купил кемпинг. Денег у этого Хагена куры не клюют. Он построил в кемпинге новые домики, навел там такую красоту, что Тоня и все прочие жители Глиммердала не могли нарадоваться. Закончив ремонт, он открыл кемпинг снова. «Кемпинг Клауса Хагена „Здоровье“ — самое тихое место Норвегии, — говорится в его рекламной брошюре на первой странице. — Те, кто ищет покоя и тишины, найдут их здесь».

Сначала Тоне всё очень нравилось. Приезжало много людей, ищущих покоя и тишины, а нет ничего приятнее, чем когда сюда в горы приезжают гости. Но одно обстоятельство озадачивало ее, и чем дальше, тем всё сильнее. Почему перестали приезжать дети?

Не в правилах Тони подолгу ломать над чем-то голову, поэтому она села на велосипед, поехала к Клаусу Хагену и так и спросила его:

— Слушай, Клаус Хаген, а почему в твой кемпинг никогда не приезжают дети?

— Потому что в мой кемпинг запрещено приезжать с детьми, — ответил ей тогда Хаген.

— Что-что? — переспросила Тоня.

— Гости кемпинга приезжают послушать, как шумят сосны и бурлит река, а не как плачут, орут и вопят дети, — ответил Клаус Хаген и посмотрел на свои часы.

Тоня стояла как громом пораженная. Ничего хуже этих слов Хагена она в жизни не слыхивала, решила Тоня. Но, как оказалось, она поторопилась с оценкой, потому что Клаус Хаген тут же легко побил свой прежний рекорд.

— Трулте, то, что я сказал о криках и воплях, касается и тебя тоже.

— Я Тоня, — поправила Тоня.

— Да. Тоня, зачем ты днями напролет голосишь песни? Давай прекращай!

Тоня от изумления прочистила пальцем ухо.

— Ты нарушаешь покой моих гостей, когда с песнями проносишься мимо кемпинга на велосипеде, — сказал Хаген и изобразил на лице вежливую улыбку.

— Ты хочешь, чтобы я перестала петь в собственной долине? — переспросила Тоня, желая убедиться, что поняла правильно.

— Что значит «собственной», — буркнул Хаген раздраженно. — Я рекламирую свой кемпинг как самое тихое место в Норвегии, и будь любезна считаться с этим.

Тогда Клаус Хаген и совершил самую большую ошибку в своей жизни. Никому не дано безнаказанно запрещать грозе Глиммердала петь. Это Хагену сказал бы любой человек. Если бы он спросил, конечно.

— Извини, не могу, — ответила Тоня Глиммердал.

И поехала к себе наверх, распевая так, что молодые деревца вдоль дороги полегли до земли.